Преступная добродетель - страница 39

Пусть служители нашего культа устраивают диспуты с вашими пастырями, а народ, вняв наиболее убедительным доводам, сам последует правильной дорогой. Эшафот ничего не сможет доказать; меч – это оружие неправого, вот почему глупец и невежда всегда готов им размахивать; меч вербует сторонников, пробуждает рвение, но не разрешает проблему. Не будь Нерона и Диоклетиана, христианская религия до сих пор пребывала бы в безвестности. Послушайте, господин герцог, мы готовы прекратить действия, кои вы именуете мятежническими; однако мы не собирается мириться с тем, что ваши палачи будут внушать нам почтение к абсурдным догмам, противоречащим здравому смыслу, и не дадим перебить себя, словно зверей на арене цирка. Исполненные любовью к отчизне, мы станем разъяснять правителям их заблуждения и давать отпор нашим гонителям, а когда правители станут смотреть на нас как на братьев, мы вновь станем для отчизны нашей ее детьми и солдатами[6].

Речь эта, произнесенная очаровательнейшим созданием необычайно убедительно, окончательно распалила герцога, однако он постарался скрыть свои истинные чувства под напускной суровостью.

– Знаете ли вы, – обратился он к Жюльетте, – что речь ваша… ваше поведение… одним словом, долг мой повелевает мне послать вас на смерть. Неужели, упрямое создание, вы не понимаете, что находитесь в моей власти?

– Конечно понимаю, сударь, а потому, ежели вы решитесь злоупотребить доверием, кое вам удалось внушить мне посредством ваших писем к отцу, я стану презирать вас.

– Клятва, данная вероотступникам, не признается церковью таковой.

– Так вы хотите внушить нам почтительные чувства к церкви, которая, согласно вашим же словам, оправдывает любые преступления и поощряет клятвопреступников?

– Жюльетта, вы забываете, с кем говорите!

– Напротив, я прекрасно помню, что говорю с чужеземцем из Лотарингии. Ни один француз никогда не принудил бы меня отвечать на те вопросы, ответов на которые требуете вы.

– Этот чужеземец – дядя вашего короля, его первый министр, и вы обязаны относиться к нему с почтением.

– Если он сумеет завоевать мое доверие, тогда ему не придется жаловаться на мою непочтительность.

– Я хотел бы стать господином вашего сердца, – произносит герцог в величайшем волнении. И, выдавая истинные свои чувства, добавляет: – От вас зависит, получу ли я вожделенную власть. Не смотрите на герцога де Гиза как на сурового судью; если вы вглядитесь в него внимательно, то узрите перед собой влюбленного, снедаемого желанием вам понравиться и услужить.

– Вы… вы любите меня!.. Праведное Небо!.. Но разве вы можете иметь на меня виды, сударь? Вы связаны узами Гименея, я – узами Амура.

– Вторые узы гораздо более опасны, чем первые, ибо первыми я готов ради вас пожертвовать… но, боюсь, вы не пожелаете последовать моему примеру.

– Господин герцог, разве вы забыли, что я просила вас представить меня королеве? Ведь только ради этого представления отец дозволил мне приехать в Амбуаз!

– Неужели Жюльетта забыла, в чем обвиняют ее отца? Стоит мне распорядиться, и уже сегодня отец ваш будет в оковах!

– С вашего позволения, сударь, я удаляюсь, уверенная, что вы не станете злоупотреблять своей властью и удерживать меня здесь против моей воли: вы же сами выдали мне охранную грамоту.

– Разумеется, Жюльетта, вы свободны; несвободен я… Вы вольны уйти, Жюльетта, и я в последний раз скажу вам… что обожаю вас… что ради вас я готов на все… Нет ничего, чего бы я не сделал для вас… Моя любовь или моя месть… Выбирайте… Оставляю вам время на размышления.