Пройдя между кривыми, причудливой формы островами Крукед, в честь чего они и получили своё название от англичан, затем вдоль вытянутого Лонг-Айленда, оставив справа остров Кэт, а потом и Эльютеру, после продолжительного и весьма утомительного для команды лавирования, судно, наконец, добралось до Нью-Провиденс.
В жаркий летний полдень, когда «Кокетка» бросила якорь в тихой бухте Чарлстауна, одного из двух основных британских поселений на Багамах, Нэш задумчиво стоял на носу. Щурясь от палящего солнца, он старался внимательнее разглядеть силуэты стоящих в гавани кораблей. Два из них были бригами или, что вернее, сноу14, служившими скорее всего торговым целям. На клотиках возвышающихся в небо мачт развевались английские флаги. Чуть поодаль, расположившись аккурат за закрывающими обзор кораблями купцов, из-за чего Нэш не мог его как следует рассмотреть, маневрировало третье судно. В отличие от первых двух паруса на нём были заметно косыми, а флаги спущены.
Наблюдая за оживлённой пёстрой толпой на берегу, в которой теперь можно было даже различить отдельные фигуры людей, Нэш, однако, не разделял пронизывающего набережную радостного настроения.
С самого утра Том размышлял о том, как именно произойдёт его высадка на берег. До сих пор он ни разу и ни в одном разговоре не заявлял о своём желании сойти и, как следствие, покинуть команду. Возможно, в самом начале, когда они только ушли с Ямайки, это и предполагалось, но потом всё как-то закрутилось, и теперь Нэш вдруг осознал, что его решение на «Кокетке» могли и не принять. Он не обсуждал этих планов даже с людьми, которых мог считать своими единственными покровителями и друзьями – Энди и Николасом, что уж было говорить об остальных, многие из которых и вовсе не доверяли Нэшу и были настроены к нему крайне подозрительно. Нельзя сказать, чтобы он панически боялся физической расправы над собой, хотя подобный исход был вполне вероятен. Скорее он попросту не знал, что предпринять. Он понимал: задерживаться на корабле не имело смысла. Ничего общего, кроме вынужденного совместного путешествия, Нэш с этими оборванцами не имел и, что было более важно, не желал иметь в будущем.
Находясь в этом подвешенном и обременительном состоянии размышления, в какой-то момент он заметил, как со стороны шкафута к нему стремительно приближался коренастый матрос. Нэш повернулся к нему, а про себя подумал, что даже не знал его имени – это был один из сторонников Брукса, а ранее Мейсона, с кем он почти не пересекался на палубе. Коренастый с некоторой долей презрения и с выраженным отторжением посмотрел на Нэша, а затем быстро сказал:
– Баккер с тобой говорить хочет, малый. Иди к нему, да пошевеливайся.
Нэш не успел ничего сказать, как коренастый испарился. Нэш был удивлён, и сильно удивлён. До этого неожиданного приглашения, они с капитаном почти не сталкивались – возможно, перекинулись парой слов раз-другой, не более, и Нэш даже не ручался утверждать, что Баккер знал его имя, или как Нэш попал на корабль.
Крайне заинтригованный, Нэш немедленно направился в покои капитана. Учтиво постучав, он только затем понял, что вряд ли подобный изысканный этикет когда-либо практиковался на «Кокетке» до него. Вскоре он услышал странный звук, похожий на рычание собаки. Это было, видимо, разрешение войти, и тогда Нэш открыл узкую тугую дверцу и проник в каюту.
