– И уже дорожный билет имеете? – подбирался я к своему. – А то там, у билетных касс, чистая Гоморра.
– Ну, билет мне, положим, без надобности, – сказал он. – Костя Карамгозов10 (он когда-то под моим началом служил, а теперь эвон куда выслужился!), – он для меня свой личный салон-вагон предоставил… Вы, однако, не печальтесь, молодой человек, если вам какая нужда – я нынче же ему сáмому, Косте, телефонирую, он для меня все сделает. Как, впрочем, и я – для вашего и моего друга Андрея Исидоровича Васильцева… Или, быть может, у вас по денежной части проблема? Тогда это еще проще…
Он уже двинулся было открывать бюро, но я его остановил:
– Нет, нет, ваше высокопревосходительство, с деньгами у меня все в порядке. Помощь же ваша была бы для меня, действительно, просто неоценима! Я как раз имею в виду этот самый салон-вагон.
Генерал нахмурился:
– Отдать вам салон-вагон?.. Увы – но при всем моем уважении к господину Васильцеву… Для меня сия поездка – это… Это…
– Да, да, знаю – превыше всего!
Он кивнул:
– Именно! Par-dessus tout!..
Я поспешил заверить его, что на весь салон-вагон вовсе и не претендую, мне бы там – всего лишь какой-нибудь закуток, можно даже без спального места… Готов, коль угодно, даже в тамбуре!..
Лицо генерала просветлилось:
– «В закутке», «в тамбуре»!.. Да к чему же такой мизераблизм?! Там имеется и спальня роскошная, с перинами! Да и вообще – коротать дорогу с достойным человеком, а то можно же от скуки окочуриться!.. Скорей это вы окажете мне услугу, нежели я вам… К слову, и повара с собой беру, и лакея Никиту, так что до Петербурга будем ехать в полной комфортабельности.
– Ну, насчет полной комфортабельности… – усомнился было я. – Времена-то вон какие!
– Да, да, молодой человек! – ворвалась в кабинет Ироида Васильевна, явно подслушивавшая под дверью. – Бандитствуют по дорогам!
– А это на что? – спросил генерал, крепко сжав в руке свой здоровенный «лефоше». – И штабс-капитан (он кивнул в мою сторону) стреляет преотменно. Да нападать на генерал-губернаторский салон-вагон с двуглавыми орлами по бокам кто ж рискнет?
От произведения меня в штабс-капитаны я не стал отказываться – путешествие с более низким чином для его высокопревосходительства было, надо понимать, тоже в некотором роде мизераблизмом.
– Так ведь с орлами – оно ж, глядишь, еще и хуже, – снова всплакнула его супруга, – революция же, как-никак, на дворе! – показав тем самым, что разбирается в нынешней политической ситуации несколько лучше, нежели ее золотопогонный супруг.
– Насчет орлов – это вы, матушка, напрасно! – надулся генерал. – Все мои победы были под этими орлами!.. А вы тут – со своей эмансипацией!
Ироида Васильевна нашла в себе силы сквозь слезы парировать и этот аргумент:
– А нỳ как рельсы разберут? Паровоз – он же не лошадь, он же без рельсов – никак.
Меня это, кстати, тоже немало заботило. Генерала, однако, ничто не могло урезонить.
– Паровоз, шмаровоз! – беззаботно сказал он. – Ничего, прорвемся уж как-нибудь! Да хоть бы и на перекладных доедем, ежели что!
– Да вы в каком веке живете, Валериан Валентинианович? – продолжала свою «эмансипацию» его супруга. – Какие сейчас перекладные, сейчас везде железные дороги, а железные дороги – они завсегда с рельсами.
Его высокопревосходительство, в отличие от меня, нашел самый простой, хотя и не вполне ясный для окружающих ответный довод.
– Это потому, милостивая государыня, что теперь везде синематограф и эмансипация! – изрек он. – И вообще, кто вам, сударыня, дозволил слушать под дверью и вот так без стука входить?! Снова же – эмансипация и синематограф! Je suis comme une révolution, madame, à son domicile ne permet pas!
