Если раньше перед отцом Ярославом он чувствовал себя виноватым и лишь сильнейшая страсть к Елене заставляла его перешагивать через эту вину, то теперь он относился к нему с безразличным пренебрежением. «Если его устраивает, что я у него под носом живу с его женой, почему, в конце концов, это должно не устраивать меня?!» – задавался он вопросом. И, разумеется, Вадим не видел причин, по которым это могло бы его не устраивать. Его чувство по отношению к Елене также претерпело трансформацию. Если раньше она была для него воплощением мечты, земным божеством, ради которого он готов был перешагнуть через многое – как оказалось, даже через крестоцелование, – то теперь он ее оценивал совсем иначе. «Богиня» превратилась в «бабенку», главным достоинством которой было то, что она «еще очень даже». Что же до Лены, то она эту перемену ощущала, и ее страстная привязанность к Вадиму начала приобретать болезненные черты. Это сказалось на ее отношении к мужу, которым она стала уже откровенно помыкать. Они почти не разговаривали, а в какой-то момент перестали спать вместе – ничего друг другу не говоря, без каких-либо обид и претензий. Обе стороны просто восприняли это как новую норму их жизни.
В один из майских вечеров, когда долгая мангазейская зима наконец уже уходит, сменяясь не календарной, а реальной весной, Ярослав, сидя на кухне, вдруг неожиданно (в первую очередь, для себя самого) спросил жену:
– Ты спишь с Вадимом?
Елена, в отличие от него, не была удивлена этим вопросом. Она продолжала громыхать вымытой посудой, привычными и быстрыми движениями вытирая ее полотенцем, и спокойно ответила:
– Зачем ты спрашиваешь? Ты же все знаешь.
Отец Ярослав уже пожалел, что спросил. Но почувствовал, что остановить этот разговор, единожды начатый, он не в состоянии:
– Я не знаю. Но мне нужно знать.
Лена продолжала составлять посуду в кухонный шкаф.
– Ты знаешь, – с какой-то усталой, горькой иронией сказала она. – Не будь трусом.
– Давай без оскорблений, – с непонятной и удивительной для него самого твердостью ответил Ярослав. – Я же не говорю тебе: «Не будь шлюхой!»
– Шлюхой? – в голосе Лены не было обиды. В нем прозвучало нечто иное: искреннее удивление. – Я не шлюха. Я люблю одного, единственного человека. А он – меня. При чем же здесь шлюха?
Отец Ярослав криво, почти судорожно улыбнулся:
– Ну да, конечно, любовь… А ничего, что ты вообще-то моя жена, что мы в венчанном браке? Это имеет какое-то значение? Или уже нет?
– Все имеет значение, пока нет любви, – устало ответила Лена. – А когда есть любовь, то уже ничто не имеет никакого значения. Я же говорила тебе: незачем спрашивать. Ты сам все прекрасно знаешь и помнишь. Ты же никогда не любил меня. Я для тебя была только пропуском на хиротонию, не более того…
– Не более?! – почти закричал Ярослав.
– Ну, может, не только пропуском… Еще домохозяйкой, помощницей… Женщиной, наконец. Но при чем здесь любовь?..
Отец Ярослав молча переваривал услышанное. Как ни странно, в этих словах, жестоких и наглых, была определенная истина. Действительно, если бы не благословение архиерея в кратчайшие сроки жениться и рукоположиться, он бы вряд ли связал свою судьбу с ней, Леной Черновой, интеллигентной молодой женщиной с двумя детьми.
– Я ведь помню, как ты ко мне тогда пришел делать предложение, – продолжала говорить Елена. – Очень хорошо помню. Ты тогда говорил о том, что ты должен жениться, о хиротонии, о приходе. Только о том, что ты любишь меня и хочешь связать свою судьбу с моей, ты не говорил.
