Наталья Юрьевна выдохнула не без некоторого демонстративного недовольства:
– Смогу…
– Очень хорошо! – ответил отец Василий и направился к выходу из Епархиального управления.
* * *
«Жалко ему, видите ли! – мысленно рассуждал он, шагая по двору Свято-Воскресенского храма к своему микроавтобусу (или, если угодно, микроавтобусу Свято-Иннокентьевской церкви). – А мне не жалко? И мне жалко, человек, что правда – то правда, недурной… Но смущение от его действий вышло большое. Понятно, что не мне его грехи судить, но тут – смущение пошло. Авторитет Церкви страдает! Честь Имени Христова!» – с этими мыслями он уселся за руль, пристегнулся (он всегда пристегивался: «мы повинуемся властям и законы не нарушаем!») и легонько нажал на газ. Микроавтобус плавно соскользнул на проезжую часть, и неспешно – опять же, в полном соответствии с установленным скоростным режимом – покатился к центру Мангазейска.
«Грехи его – дело не мое, а вот смущение – это уже мое дело. Как благочинного. Его надо прекращать – стало быть, прекратим», – мысленно резюмировал он, подавив начавшее было шевелиться в душе сомнение.
Это качество – умение подавлять сомнения – было едва ли не самым важным в не слишком многогранной натуре отца Василия.
В свое время оно помогало ему решать немало непростых вопросов в жизни, начиная еще со школьной скамьи. И далее – в Киевском высшем танковом инженерном училище, по окончании которого он получил погоны лейтенанта, на воинской службе и вот теперь – в священном сане. Что до лейтенантских погон, то появились они на его плечах в самом конце 70-х годов, то есть, естественно, в СССР. Сколько-нибудь серьезных связей у молодого лейтенанта Васильева не было, и потому на службу его определили в Восточную Сибирь, в Мангазейскую область, в один из множества безчисленных гарнизонов, долженствовавших охранять покой советских граждан от посягательств маоистского Китая.
Гарнизонная жизнь вдалеке от всех крупных городов (Мангазейск таковым не был, да и до него нужно было добираться автомобилем не менее двух часов) давала замечательные возможности для умственной и нравственной деградации. Взаимодействие с замордованной солдатской массой, основанное на использовании садистической иерархии с дедами во главе, один и тот же «узкий круг ограниченных офицеров», их жены, в массе своей тоже не отличающиеся широтой в чем бы то ни было, кроме талии, и все это – в воинской части, одиноко стоящей посреди степи… Изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год. Отпуск, даже продолжительный, даже когда удавалось съездить на какой-нибудь курорт, не мог разрушить эту давящую монотонность бытия.
На разных людей она действовала по-разному. Некоторые держались неплохо, исправно тянули служебную лямку и самостоятельно обустраивали свой досуг – разные рыбалки и охоты, увлечение фотографией и т. п. Все вместе это позволяло если не остаться человеком, то, как говорили в военном кругу, «не потерять человеческий облик». На противоположном полюсе находился собиравший все мыслимые и немыслимые выговоры и взыскания «контингент». К службе в этом кругу относились равнодушно, главным развлечением было обильное употребление спиртосодержащих жидкостей и различные подвиги, совершенные на почве такового регулярного употребления. Помимо пьянства, была также какая-нибудь рыбалка (впрочем, практически всегда начинавшаяся, продолжавшаяся и заканчивавшаяся попойкой), а определенная часть офицерского состава додумывалась до вещей и вовсе экзотических. Например, до группового секса и прочих развлечений подобного рода. Для советских гарнизонов это было явление не то чтобы очень типичное, но встречалось оно гораздо чаще, чем об этом думали многие совсем уж простые смертные в СССР. Воинская часть с длинным номером, в которой служил будущий благочинный, относилась к числу тех, где подобные вещи встречались. Что же касается супружеских измен и вообще «похождений на стороне», то это всеми, включая даже руководство местной партийной ячейки, воспринималось как норма. Без этого обойтись было никак нельзя, ибо о чем же тогда говорить в офицерской компании за рюмкой водки во время очередного обмывания звания или, скажем, на 23 февраля?..
