За происходящим с любопытством и со всем своим бронзовым вниманием наблюдал дедушка Ленин, указующий своим оттопыренным пальцем в вечность, в бесконечность со знаком минус; да еще вечный огонь у того самого монумента защитникам завоеваний Октября; да серое, пасмурное небо, все в свинцовых тучах, набухших от переизбытка влаги.
Вдруг толпа забурлила, послышались отдельные возгласы, раздались аплодисменты, и на трибуну поднялся мужчина лет пятидесяти, чуть повыше среднего роста, крупного телосложения. Он был невероятно широк в плечах, а руки у него были могучие, как у сталевара или шахтера. Лицо, словно высеченное из цельного куска гранита; тяжелые надбровные дуги как бы загоняли глаза глубоко внутрь. Его еще долго бы приветствовали, если бы он не поднял руку. В одно мгновение шум стих, и в наступившей столь молниеносно тишине раздался голос, усиленный мощной аппаратурой – динамики были установлены по всему периметру площади.
– Камеру на него, быстро. Снимай, Паша, снимай, – приказал своему оператору Скоровский, а потом стал комментировать выступление.
– Уважаемые телезрители, сейчас вы наблюдаете, можно с уверенностью сказать, кульминацию всего происходящего здесь, выдающегося и, по-видимому, надолго запомнящегося события. Речь держит представитель национал-рабочей партии в нашей губернии Блаженов Виктор Михайлович. Он не так давно вступил в предвыборную борьбу за место в областной думе.
Блаженов выступал минут двадцать. Занимался обычной предвыборной агитацией. Клеймил нынешнюю власть, доказывал преимущество программы своей партии перед конкурентами. Всячески старался использовать массовое собрание в своих целях. Людей подкупала ясность его речи, без лишних литературных выкрутасов; его кажущиеся на первый взгляд открытость и откровенность. Закончил выступление он призывом голосовать за него и пожелал рабочим удачи в борьбе за свои права.
– Не уступать им ни в чем и ни шагу назад! НРП с вами! – произносил Блаженов четко каждое слово, словно хотел поднять дух бойцов перед отправкой на фронт.
– Теперь можно расслабиться, – сказал Скоровский, посмотрев вслед удалявшемуся Блаженову, которого со всех сторон прикрывали телохранители, они оглядывались по сторонам, ища в толпе подозрительных субъектов. Роман, убирая микрофон, добавил: – Самое интересное позади. Больше ничего примечательного, думаю, не случится. Можете сворачиваться, – посоветовал он своей съемочной бригаде, расположившейся на небольшом пятачке возле платформы.
– Не понимаю, почему Пономарев не пускает нас в прямой эфир?! – с негодованием воскликнул Павел, выключив камеру. – Такое происходит у нас в городе, а телевидение молчит.
– А ты что, надеешься, что эта запись пойдет в вечерних новостях? – Корреспондент Скоровский усмехнулся, обреченно покачал головой. – Снова ведь ляжет на полку. Пономарев всего лишь руководитель нашей программы новостей. Есть еще начальство повыше, его воля – закон.
– Мы как будто находимся в искусственно созданном кем-то вакууме, – пытался поддержать Павел диалог. – Независимое телевидение отключили местные связисты за неуплату – это раз, – он загнул указательный палец. – Первый канал и тот отключили – два. Зачем это замалчивание фактов, причем очевидных? – Оператор запустил в свою рыжую пышную бороду всю пятерню, а затем добавил: – Может быть, хотят справиться своими силами?
