Президент пропал - страница 18

Выходит, он так и не понял, ради чего пришел.

– Лестер, – говорю, – а знаете, почему я ни с кем это не обсуждаю? То, что было в Ираке?

– Может, из скромности?

Качаю головой:

– Скромность в Вашингтоне не живет. Причина в том, что есть вещи важнее политики. Пусть не рядовой конгрессмен, но спикер палаты представителей эту простую истину усвоить обязан. И чем скорее, тем лучше… Лестер, сколько раз за свой срок я отказывался обсуждать тайные операции со специальными комитетами по разведке? Или, когда случай был особенно щекотливым, с Бандой восьмерых?

Закон предписывает установить факты, прежде чем инициировать тайную операцию, а после поделиться фактами со специальными комитетами по разведке палаты представителей и Сената – желательно, до начала операции. Однако если вопрос особенно деликатен, круг посвященных лиц можно ограничить так называемой Бандой восьмерых: спикер и лидер меньшинства в палате представителей, лидеры большинства и меньшинства в Сенате, а также председатели и самые старшие члены обоих комитетов по разведке.

– Господин президент, я работаю спикером всего несколько месяцев, но за это время, насколько понимаю, вы ни разу не отступали от протокола.

– И ваш предшественник, я уверен, рассказал вам, что при нем я ни разу не нарушил правил.

– Да, так и было, – соглашается спикер. – Поэтому меня особенно тревожит, что даже Банде восьмерых ничего не известно о событиях в Алжире.

– А меня тревожит, Лестер, что вы не понимаете: раз уж на сей раз никого не посвятили в детали тайной миссии, на то должна быть веская причина.

К его бледному лицу приливает немного краски, на скулах играют желваки.

– Даже постфактум, господин президент? Если время не ждет, вам дано право сперва действовать, а раскрывать факты позже, но вы и сейчас не спешите ничего рассказывать. Вы нарушаете закон.

– Лестер, спросите себя: почему? – Откидываюсь на спинку кресла. – Зачем мне поступать именно так? Представляя вашу реакцию? Понимая, что сам преподношу вам повод для импичмента на серебряном блюде?

– Ответ может быть лишь один, сэр.

– Правда? Какой же, Лестер?

– Что ж, если говорить открыто…

– Да ладно вам, мы здесь одни.

– Ответ такой: у вас просто нет хорошего объяснения своему поступку. Пытались как-то договориться с опасным террористом, помешали ополченцам убить его, чтобы выторговать мир, дружбу, любовь на известных только вам условиях. И вам почти удалось выйти сухим из воды. Мы могли никогда не узнать об инциденте в Алжире, а вы все отрицали бы.

Он подается вперед, уперев локти в колени. Смотрит прямо на меня, так напряженно, что глаза чуть не слезятся.

– Однако убили американского парнишку, а его смерть записали на видео, показав потом миру. Вас уличили – а вы по-прежнему не желаете сознаваться, ведь письменного приказа с вашей подписью и печатью нет… Так вот, Конгресс от своих надзорных функций не откажется. Пока я у должности, я не позволю ни одному президенту творить что вздумается и заключать сделки с террористами, которые своих обязательств все равно не выполнят. До тех пор, пока…

– Достаточно, Лестер.

– …пока я в должности спикера палаты представителей, эта страна…

– Довольно! – Вскакиваю на ноги. Лестер, ошарашенный, тоже встает.

– Говорите прямо, – велю я. – Камер здесь нет. Не притворяйтесь, будто сами верите в то, что несете. Будто верите, что я просыпаюсь по утрам в одной постели с террористами и шепчу им слова нежности. Мы с вами оба знаем: я прямо сейчас велел бы пристрелить эту гниду, послужи это на благо страны наилучшим образом. Отдаю вам должное, Лестер, вы классный манипулятор. Но не везде стоит нести пургу: мол, я пытаюсь мириться с «Сынами джихада». Входя в Овальный кабинет, извольте оставлять притворство за порогом.