Презумпция лжи - страница 35



Отчасти именно так в России пока и получается. Кто следит за российскими социальными сетями и публицистикой, знает, сколько здравого смысла, замешанного именно на внимательных наблюдениях последних двадцати пяти лет, проявляют многие блогеры и публицисты при анализе текущих событий во всех уголках планеты.

Но в то же время есть два весьма специфических и знаковых обстоятельства, в силу которых наплыв знатных историков в России в обозримом будущем, видимо, всё-таки не состоится.


ОДНО касается того, что события 1990-х гг. большинство думающих русских наблюдателей восприняли именно как спектакль «на сцене любительского театра в провинциальном городке» в исполнении «бездарных актёров». Получилось так, скорее всего, по той причине, что на следующее же после Беловежского бдения утро вдруг в основе всего – всех мотивов, побуждений, резонов и чаяний – оказались деньги. Пошлые, презренные, недостойные деньги. Их отбирали, их конфисковывали, их крали, их меняли, их делали, их печатали, их не платили, их раздавали своим, за них убивали. Больше, собственно, ничего и не происходило.

Но в СССР-то, при всей поголовной грамотности, никто никого ничему подобному никогда не учил. Ни в семье, ни в школе. Точнее, учили, но на уроках «про мировой империализм» и как бы в теории. А на практике, для применения с пользой для себя в предстоящей жизни, никаких навыков не прививали, искренне полагая, что советскому человеку такие навыки не потребуются. Потому что «у нас» что-либо подобное казалось немыслимым. И это сущая правда: в СССР ничего даже отдалённо похожего произойти не могло никак и никогда.

Но стоило СССР развалиться, и тут же, моментально, с первым же вдохом свободного воздуха – произошло, причём, не отдалённо похожее, а самое оно. Так что никак не подготовленному и не обученному премудростям буржуазного мира вступившему в пост-советское пространство простому советскому человеку всё это только так и могло увидеться – пошлым провинциальным театром с не менее пошлыми, без души и без мечты актёрами.

В СССР в 1991 году, как и за 200 лет до того во Франции, произошла классическая буржуазная революция. С той лишь разницей, что в СССР при этом самих революционных буржуа не было вообще, так же, как нет, например, толп голых купальщиков на солнечных пляжах в Антарктиде. Если это понимать, то становится очевидно не только то, что у нашей революции 1991 года просто по определению должна была быть главной какая-то иностранная составляющая, но и то, что проявлять исторический героизм и самоотверженно служить общему буржуазному делу на всём пространстве СССР, за очень редкими романтическими исключениями, было просто некому. А неизбежный в таком случае делёж без правил ничейного богатства ничем не лучше и ничуть не благороднее, чем откровенное разграбление чужого добра. И потому зрелище это могло быть исключительно, скажем так, малокультурным.

Немногочисленные российские робеспьеры и мараты конца ХХ века вместо того, чтобы подставлять шею под нож гильотины или возмущённой аристократки, в одночасье стали миллионерами среди по-прежнему совсем небогатого народа. И с тех пор вполне мирно сосуществуют с российскими же фуше и наполеонами, которые в свою очередь с видимым удовольствием играют в государственных мужей и в народную власть. Именно что играют, потому что робеспьеров с маратами не трогают, да к тому же делают вид, будто не знают, что государство – это на русском языке значит «собственность государя», а не народа, или ещё, например, что «центральная власть» в стране «свободных граждан» – это нонсенс; с лингвистической точки зрения в том числе.