Возможно, ему и не стоило тогда приходить в галерею, вооружившись уликами, раздобытыми детективом, и собственным беспредельным негодованием, чтобы бросить обвинения ей в лицо. Может быть, им обоим следовало проявить благоразумие и не затевать неприличную сцену в здании и не продолжать ее потом на улице.
Но им обоим обязательно нужно было выпустить на волю накопившееся раздражение.
Одно было Эли совершенно ясно: решение суда не станет для нее триумфом. Все чисто и справедливо, и вроде бы никакой необходимости требовать отдельного соглашения. С этим покончено. Она все узнает, как только вернется домой со своего благотворительного аукциона и обнаружит, что он забрал картину, купленную им во Флоренции, бриллиант, принадлежавший его прабабушке и перешедший ему по наследству, а также серебряный кофейный сервиз, который его абсолютно не интересовал, но также был частью его фамильной собственности. Эли ни за что на свете не хотел делиться этими вещами с Линдси.
Вернувшись, она обнаружит, что участвует уже совсем в другой игре. Возможно, в очень недостойной – с его стороны, возможно, глупой, но, пожалуй, вполне справедливой и правильной. Он не мог смириться с подлостью и предательством, а на ее эмоции ему теперь было просто наплевать. Охваченный гневом, он подъехал к дому в бостонском Блэк Бэй. К тому самому дому, который когда-то, по расчетам Эли, должен был стать надежным пристанищем его будущей семьи – семьи, которая сейчас разваливалась прямо на глазах. Дом, в котором, как он надеялся, будут жить его дети. Дом, который они с Линдси с таким усердием обставляли, выбирали мебель и украшения, спорили о каких-то мелочах, иногда даже ссорились, но, в конце концов, всегда приходили к согласию. Тогда это казалось ему вполне нормальным.
А теперь они должны были продать его, а сами разойтись, забрав по половине того немногого, что в нем еще оставалось. Квартиру, которую, как он первоначально предполагал, он снимает на короткий срок, теперь ему все-таки придется купить.
Для себя одного, подумал Эли, вылезая из машины под дождь. В данном случае не возникло никакой необходимости в обсуждениях, спорах и соглашениях с кем бы то ни было.
И это, почувствовал он, рысцой пробегая к входной двери, стало для него настоящим облегчением. Больше никаких промедлений, никаких «может быть, все еще будет по-прежнему», никаких пустых упований на то, что их брак можно и нужно спасти.
И кто знает, возможно, своей ложью, подлостью и коварством она оказала ему настоящую услугу.
Теперь он мог уйти от нее без тяжелого чувства вины и раскаяния.
Но свое он ей не оставит.
Эли открыл дверь и вошел в просторное изящное фойе. Затем набрал на панели сигнализации нужный код. На тот случай, если она успела его изменить, у Эли имеются документы со здешним адресом. Он заранее подготовился к ответам на вопросы полиции и службы безопасности.
Он просто скажет им, что жена сменила код, а он об этом забыл.
Однако код остался прежним. И то, что Линдси не сменила его, обрадовало Эли и вместе с тем задело его самолюбие. Линдси считала, что очень хорошо знает мужа, и потому была абсолютно уверена, что он никогда не войдет в дом, который наполовину принадлежал ей, без ее разрешения. Он в свое время без особых возражений согласился выехать из этого дома, и поэтому, полагала Линдси, он никогда не войдет сюда один, никогда не посягнет на ее территорию.
