Половина седьмого утра».
***
Второй вариант рукописи Тимофей переслал по электронке Сяве Елизарычу 30 октября – в день святого Лазаря, отныне престольный праздник в селе Шальном…
Кстати, на службе Тимофей увидел вот что. Кто-то в алтаре, точно чертёнок, сунулся к священнику с вопросом, перебив на секунду-другую его проповедь. Тимофей с недоумением подумал: померещилось, и отнёс увиденное на счёт своего нездоровья. Однако затем сценка повторилась. И Тимофей узнал Сяву Елизарыча и удивился…
«Но разве можно прихожанам в алтарь заходить?.. Или он непростой прихожанин? Надо бы уточнить». Он поспешно перевёл взгляд на головной платок стоящей справа женщины, затем – на юношу, у которого через сукно чёрного пальто топорщились острые лопатки, будто крылышки ангелочка… вспомнил его фамилию из виденного у Сявы кинофильма… фамилия Секрет, кажется… «Да, Секрет…»
После службы было чаепитие, но какое-то поспешное… потому, верно, что предстояло ещё освящение гостевого дома. На входе Сява Елизарыч напоминал всем, чтоб не забывали надевать на обувь приготовленные прозрачно-синие мешочки, какими пользуется в поликлинике: «Не забывайте, на улице слякоть…»
Батюшка и ещё один священник Егор пропели тропарь… и далее всё остальное, что требовал чин освящения…
Затем в застолье Елизарычев дифирамб жене:
– Хочу поблагодарить свою супругу Надю. Именно её усилиями построен этот замечательный гостевой храм общения и трапезы, преломления хлебов, так сказать…
Надежда Никитична зарделась. Выглядела она, как всегда, привлекательно.
Такие же приблизительно дифирамбы последовали – Сяве Елизарычу от прихожан…
Затем Сява Елизарыч рассказал, что способствовал Егору стать священником в детском инвалидном доме, хотя тот и не имеет образования духовного. И было видно, как он гордится тем, что это его креатура: и я то есть могу влиять, имею вес в кругах… и так далее.
А между тем Тимофей слыхал, что приходов не хватает и для образованных священнослужителей. «Стало быть, действительно…»
Тимофей вышел во двор, карбоновые обогреватели, напротив которых его угораздило сесть за столом, накалили его – он чувствовал на лице ожог загара:
– Куришь? – шутливо спросил проходящего мимо внука Сявы.
– Не-а.
– И спичек нет?
Мальчуган отрицательно мотнул головой.
– Как же ты без спичек обходишься? Хм. А чо делаешь?
– Скачу.
Тимофей протянул ему карамельку из кармана.
– Знаешь, детка, съешь конфетку, а потом скачи.
– Не хочу.
И скрылся за углом.
– Ну да… когда стол ломится от шоколада.
– Вот так, порадеешь иному, а сам… не будешь, короче, в другой раз помогать свечи возжигать… Спичек у них своих, видишь ли, нету… И даже не подумал вернуть, щегол… как тебя, забыл, Секрет, что ли? Сами-то о спичках почему не подумали?.. Кажется, в машине зажигалку выронил…
16.
Тимофей отправился опять к Осипу Мохову. Разговор их был, как и в прошлый раз, сумбурным.
– Кстати, как ты назвал свой опус-два, так называемый форс-мажор?
– Соблазн. Со – блазн. Сиречь прелесть… в смысле – чокнутый. Тут и поблазнилось человеку, например…
– Ну что ж, ну что ж.
– До сих пор не могу себе представить, как решился он на столь непростую авантюру.
– Да так вот и решился. Обусловленные люди всё обуславливают. Сява твой, как и все мы, впрочем, социализирован, поэтому и подогнал, приладил идею под эту свою социализированность. Знаешь ведь присловье: из грязи да…
– В князи. Знаю, знаю.
