За ним гнался волк. Он же, человек, убегал. Затем в отчаянии, видя, что не в силах оторваться, стал нападать сам – тыкать в его пасть не то палку, не то щётку на ручке. Проснулся с бешено бьющимся сердцем, в ледяном ознобе. Панически вскочил и стал простынёю вытирать с себя пот. Долго после этого не мог заснуть.
…Какой-то провинциальный городок, но – и это чувствуется – с известным прошлым, и с большим университетом или чем-то таким же важным и карнавальным. Повсюду разлито солнце, по-городскому шумно, загульно, весело.
Он у какого-то ларька переглядывается с симпатичными девчатами, одна из них, самая смешливая, вдруг оступается и скатывается по ступенькам, но каким-то чудом благополучно приземляется и ошеломлённо смеётся, сама, очевидно, удивлённая таким удачным кульбитом… И ему тоже радостно за неё: не ушиблась.
Небольшой бассейн, а рядом коряги, корни спиленных деревьев, вывернутые кверху. Неожиданно начинает проваливаться земля под ногами, водоворот воды засасывает несколько человек под эти корни, и его – под самый уступ берега, вот-вот готовый обрушиться. Паника. Люди, подминая друг друга, барахтаются в грязи, стараются выбраться… А он, непонятно почему, затаивается, набрав воздуха в грудь, и, когда свалка заканчивается, выныривает и выбирается на твёрдый сухой берег. И тут же земля накрывает то место, где он только что находился. Крики, стон, мольбы о помощи… А он бежит по лестницам университета, уворачиваясь от бетонных обломков с потолка, перепрыгивает потоки грязи, успевает проскользнуть в безопасную зону.
– Лучше вообще не спать!
Стараясь не шуметь, поспешно одевается. Не в силах больше видеть эти сны, он не может также находиться здесь. Проходя мимо комнаты, где спит мать, прислушивается, затем осторожно открывает входную дверь, выкатывает свой велосипед…
Вансан уже засыпал – в полнолуние это давалось ему с трудом, – как услыхал дребезжание подъехавшего велосипеда. Затем дёрнули дверь, быстро провернули ключом в замке и, не включая свет, решительно затопали на второй этаж. И хотя Вансан успел сообразить, что так явиться мог только сын, тем не менее, испуганно сел на кровати.
– Закурить есть?
Вансан по голосу определил Петино возбуждение, нащупал тапки, поднялся, качнувшись несколько раз на кроватных пружинах – в помощь задеревеневшей пояснице. Накинул на плечи пальто, которым до этого накрывал поверх одеяла ноги. Они спустились на первый этаж. Вансан взял сигареты и первым вышел на веранду. Уже закуривая, осторожно поинтересовался:
– Случилось чего? – и взглянул на часы: второй час.
– Нет, всё нормально.
Петя молча искурил сигарету и тут же запалил новую. Он сидел на ступеньке крыльца, с пятном отблеска луны на левой щеке, и всё говорило в нём о крайнем внутреннем напряжении. Вансан вспомнил, как неделю или полторы назад Петя, вот так же сидя здесь, обхватил голову ладонями и чуть ли не заблажил: «Как тошно мне! Если б кто знал!.. Как тошно!» Тогда Вансан попытался успокоить сына, говорил о том, что в жизни каждого случаются минуты отчаяния, острой тоски и прочее. И Петя успокоился, посветлел. Вансан подумал, что ничего страшного: накопились перегрузки у парня, нелады в институте – с преподавателями, товарищами, девчонками, наконец. Но если усталость легко снимается разговором, то, в самом деле, ничего страшного. Ну, опостылело что-то и опостылело, – всё проходит, как говорили древние.
