Лана почувствовала прохладу больничной кушетки и сосредоточилась на открывании глаз – таком простом и понятном действии, но таком недостижимом в эту минуту.
– Подождите на улице, я попозже обработаю вашу руку, – Марина Андреевна уверенно выпроваживала посторонних. Тихий звон стекла, открывание пробки и ещё какие-то непонятные звуки. Всё это Лана слышала, но контроль над телом никак не могла обрести, и это начинало её пугать. Тихую панику прекратило касание маленькой ладошкой её руки.
– Мама, всё хорошо. Мы хотели, чтобы Рекс нас лизнул. Артёмка сказал, что через забор не считается. Я чуть-чуть голову высунула, а она застряла. Тёти кричали, Рекс лаял. А Саса его погладил вместе со мной, и как вытащит сперва Артёма, потом Максима. А меня на ручки взял и конфету дал, и где больно было, поцеловал, и сюда принёс, – дочка тихо пересказывала события, как всегда перескакивая и не договаривая.
– Так, Алёнушка, дай-ка я твоей маме ватку вонючую дам понюхать, и она проснётся.
Лана глубоко вдохнула резкий неприятный запах аммиака. Дёрнулась, уворачиваясь от него, но он упорно возвращался.
«Так, давай приходи в себя, ну же, Лана. Не настолько ты и слабая, чтобы надолго отключатся». С трудом открыв глаза, Лана села, руки обвились вокруг дочери, быстро прижимая и хаотично ощупывая её в поисках повреждений.
– Та всё с ней в порядке, не переживай. Шею слегка поцарапала, да синяк, наверно, будет. С испугу дёргалась, а так всё целое, никаких травм. Ох, и шкода же она у тебя. Это ж надо – двух пацанов уговорить просунуть бедовые головы промеж прутьев забора. И ведь малая совсем, а крутит ими, как хочет, – Марина присела рядом на кушетку, улыбаясь, гладила ребёнка по голове. – Ох, и достанется же кому-то такая заноза. Хоть бы сразу замуж выскочила, а то полдеревни перессорит, пока женихаться будет. Я-то знаю, у самой такая же засранка выросла. Никакого сладу не было с ней, пока замуж не выскочила да детишек не нарожала. Только тогда угомонилась.
Лана с ужасом подумала о том времени, когда её малышка начнёт смотреть на парней, а они на неё. Свой горький опыт обжёг до дрожи, до болезненных спазмов. Нет, никогда Лана не позволит своей девочке пройти через тот ужас, который перенесла сама.
– Ну, ты как, очухалась? – Марина Андреевна оглядела Лану, подмечая порозовевшие щёки, успокоенное дыхание. – Красивая ты девка, Лана. Вот смотришь на тебя, и глаз радуется. И фигура, и мордашка, и характер – всё хорошо. Мужика бы тебе хорошего, чтобы любил, да в Алёнке вот души не чаял. Враз все остальные отстали бы. А то живёшь, как на пороховой бочке, вечно оглядываешься.
Лана тихо вздохнула:
– Что оглядываюсь – то да. Нет во мне ничего такого, есть дамы и попривлекательней, и поэффектней, что ли. И накрашены, и подкачаны, где надо. А я что? Косметики – так, реснички да блеск для губ, а на ферме и подавно только гигиеническая помада. И грудь у меня не такая чтобы ух, да и попа, скажем прямо, «не опа». Одеваюсь неярко. Можно сказать, серенько. Но всё равно кто-то да тянет ручонки свои.
– Ну, вот хотя бы вот этот пришлый. Алён, как зовут дядю, что молоко вам в садик привозит?
– Саса, – Алёна тихо сидела на руках у матери, перебирая пуговицы на платьишке.
– Вот, Саша! И Алёну твою вытащил, и тебя принёс, а как с рук отпускать не хотел. Я-то, вижу у меня глаз намётанный, – женщина подмигнула Лане заговорщицки.
