– Позвольте вам заметить самым деликатным образом в свете: вы пролили деготь на палубу, мой милый, на палубу, сэр, которую, простите мне это замечание, я должен попросить вас вымыть к завтрашнему утру. – И затем, повышая голос, продолжал: – Понимаете ли вы меня, сэр, вы замарали бак корабля его королевского величества. Я должен исполнить мою обязанность, сэр, когда вы не радеете о своей. Так вот тебе, так вот тебе (бьет матроса дубинкой). Проклятое отродье корабельного повара! Сделай это еще раз, черт возьми! Я вырежу тебе печень!
Помню, один корабельный юнга, неся ведро помоев на голове, чтобы их вылить, забыл приложить палец к фуражке, проходя мимо боцмана.
– Стой, мой дружочек, – сказал ему боцман, расправляя оборки и поправляя с обеих сторон воротнички рубашки. – Известны ли вам мой чин и положение в обществе?
– Да, сэр, – ответил юнга, дрожа и поглядывая на дубинку.
– А, вам известно это! – продолжал мистер Чакс. – Если бы это не было вам известно, я счел бы необходимым хорошенько наказать вас, чтоб избавить от подобного неведения впредь, но раз вы знаете, – ну, так черт вас возьми, вам нет прощения; вот вам, вот вам, ревун, голодный недоносок. Прошу извинить, мистер Симпл, – сказал он, обращаясь ко мне (я был в это время с ним), между тем как юнга с воплем продолжал свой путь, – право, служба делает нас строгими. Тяжко жертвовать здоровьем, ночным покоем, всеми удобствами, но тяжелее для меня то, что по ответственности положения я вынужден часто жертвовать своим благородством.
Шкипер был начальником вахты, к которой я был причислен. Это был добрый моряк, воспитанный на купеческом корабле, наружности не совсем-то джентльменской, очень покладистый и большой любитель грога. Он беспрестанно ссорился с боцманом и уверял, что служба много потеряла с тех пор, как патентованные офицеры стали носить белые манжеты и рубашки с оборками. Но боцман не обращал на него внимания; он знал свои обязанности и исполнял их, а до остального ему не было дела.
– Был бы доволен капитан, – говорил он, – а там пусть дуется на меня хоть весь корабельный экипаж. Что касается шкипера, это очень хороший человек, но кто получил воспитание на угольном корабле, от того нельзя ожидать хорошей полировки.
– Да и в самом деле, – прибавил он, подымая вверх воротнички рубашки, – невозможно сделать шелковый кошелек из свиного уха.
Шкипер был очень благосклонен ко мне и обыкновенно посылал меня в койку до окончания вахты. В ожидании этого времени я обычно гулял по палубе с О'Брайеном, который в моих глазах был очень занимательным собеседником и учил меня всему, что имело отношение к моему званию.
– Парус со стороны штирборта! – закричал сторожевой.
– Хорошо! – отозвался шкипер. – Мистер О'Брайен! Где мистер О'Брайен?
– Вы меня зовете, сэр? – спросил О'Брайен.
– Да, сэр, посмотрите, что за корабль?
– Слушаю, сэр, – ответил О'Брайен.
– А вы, мистер Симпл, – продолжал шкипер, – сойдите вниз и принесите мне мою ночную трубу.
– Слушаю, сэр, – ответил я.
Я не имел понятия о ночной подзорной трубе, но так как я заметил, что примерно в это время слуга обыкновенно приносил шкиперу стакан грогу, то сообразил, что знаю, чего ему надобно.
– Но смотрите, не разбейте, мистер Симпл, – прибавил он.
«О, так, отгадал, – подумал я, – ему нужен стакан».
Я сошел вниз, позвал смотрителя пороховой камеры и попросил его дать мне стакан грогу для мистера Доуболла. Буфетчик, полусонный и в одной сорочке, встал с постели, сделал грог, подал мне, и я осторожно понес его на квартердек.
