– Вы, Уильям Флеминг, были судимы судом присяжных за хранение краденого добра и за покушение на убийство; вы признаны виновным после открытого беспристрастного судопроизводства. Но если бы даже вы избежали обвинения в этом случае, другие одинаковые преступления привели бы к строгому приговору. Вы не только сами виновны, но и вовлекали других лиц в преступную деятельность, и завершили ваши позорные деяния покушением на жизнь своего собрата. Вы оскорбили законы вашей родины и, согласно приговору, будете повешены. Пусть Господь в своей безграничной благости сжалится над вашей душой.
– Вы, Джон Марблс, – продолжал судья, – признали себя виновным. Из свидетельских показаний выяснилось, что, будучи виновны в укрывательстве, вы все же не закоренели в преступлении…
– Нет, нет, нет! – вскрикнул Марблс.
– И мне очень жаль, – добавил судья, – что человек, бывший честным, теперь оказался в таком унизительном положении. Тем не менее закон требует наказания; однако в то же время я надеюсь, что воззвание к милосердию нашего государя не окажется тщетным.
Узников увели из залы; начался новый процесс. М-р Драммонд и Домине проводили меня домой. Через неделю Флеминг был наказан; согласно приговору, Марблса осудили на вечную ссылку, однако, раньше чем он отплыл в изгнание, срок ссылки был уменьшен до семи лет.
Через несколько дней вернулась баржа. Я узнал об этом в солнечное утро, лежа в постели. Знакомый голос пел песню:
Светлы лучи и чисто небо.
Сладка роса на нежных лепестках.
– Эй, ты, Том, обезьяна, торопись, – прервав песню, проговорил кто-то.
Я вскочил, распахнул окно, слегка прикрытое изморозью, и увидел баржу, привязанную к пристани, увидел также доброе лицо старого Тома и широкую улыбку Тома младшего, который прыгал и дул себе на пальцы. Через минуту я был одет и пожимал руки моим товарищам по плаванию.
– Ну, Джейкоб, – сказал Том старший, – как тебе понравилось здание суда? Я только раз был там и не собираюсь идти вторично… Тогда судили Сэма Боулса, и без меня он погиб бы. Я тебе расскажу, как было дело. Присмотри-ка за завтраком, Том, в такое холодное утро стоит выпить чашку чая. Ну, марш.
– Да я тоже никогда не слыхал рассказа о Сэме Боулсе, – возразил Том.
– Так что же? Я хочу рассказать Джейкобу.
– Да я-то хочу послушать; итак, начинай, отец. Я помогу тебе. – Видите ли, Сэм Боулс…
– Мастер Том, убирайся и готовь завтрак.
– Нет, не пойду; если я не услышу истории, никто не получит чаю.
– Знаешь, Том, из тебя не выйдет ничего путного, пока тебе не отрежут обеих ног!
– Спасибо, отец, но я нахожу их очень полезными.
– Вот что, – предложил я, – не отложить ли историю до завтрака? Я пойду и помогу Тому приготовив его.
– Будь по-твоему, Джейкоб. Я думаю, нужно уступить Тому. Я сам избаловал его. По моей милости он любит рассказы; значит, я был глуп, что рассердился.
Он запел, потом прибавил:
– Я пойду на берег за приказаниями нашего хозяина. Дай-ка мне палку, мальчик: с дубинкой я увереннее пойду по доскам. Хороший стул должен иметь три ножки, знаете.
Старый Том ушел, скоро вернулся и принес шесть красных селедок.
– Поджарь-ка их, Том, – сказал он. – Джейкоб, что за человека я видел у хозяина? Старик с предлинным водорезом. Мы идем в Ширнес и должны высадить его в Гринвиче.
– Это Домине, – догадался я.
– Его имя начиналось с «д», но его зовут иначе.
– Добс?
– Да, что-то в этом роде; он будет нашим пассажиром, так как отправляется навестить больного друга.
