Она, как я и хотел, испугалась.
Дальше тоже всё пошло по задуманному. Я эффектно так подошёл откуда ни возьмись.
«Надеюсь, – говорю, – парни, вы шутите?» А у самого руки в карманах и вид самый ковбойский.
Генка из шестого «А» спрашивает: «А это ещё кто? Откуда взялся?» Тут я так небрежно, сквозь зубы: «Живу я тут, понял?»
Здорово вышло, даже самому понравилось. Ну, и Генка не подкачал. Как самый настоящий хулиган, мне он ответил самым хулиганским образом: «Давно не получал, пацан? А ну дуй отсюда, пока цел!»
Я ему сам чуть не зааплодировал. Но сдержался и, как ни в чём не бывало, продолжаю: «Я удалюсь только в сопровождении вот этой юной леди!» И так спокойно на Машку показываю, а она стоит ни жива ни мертва и на меня во все глаза смотрит. И Петров тут же глазами хлопает. Всё на Машку пялится, оторваться не может. Ну, я его в бок толкнул, чтобы он очнулся, подмигнул и специальным приёмом его как жахну, а потом как заору: «Яйа!» От меня все просто шарахнулись. И – врассыпную. Только Петров лежит, как убитый. Он, конечно, сам упал, я до него только чуть-чуть дотронулся. Классно подыграл. Молодец!
Я ему опять незаметно подмигнул: начинай, мол. Петров, как и договаривались, застонал. Хорошо застонал, как настоящий раненый. А я стою себе скромненько и жду того, что в таких случаях положено, то есть благодарностей…
Что я могу ещё сказать? Так она на меня никогда не смотрела. Глазами будто насквозь прожгла, а потом говорит: «Ну и хулиган же ты, Васечкин!» И как бросится к Петрову. Первую помощь ему оказывает, гладит, успокаивает, а сама чуть не плачет, всё переспрашивает: «Тебе не больно, Петров?»
Это ему-то, хулигану! Я, признаться, даже растерялся. А когда пришёл в себя, было уже поздно. Петров скрипнул зубами и, с трудом улыбнувшись, произнёс: «Пустяки! До свадьбы заживёт!»
В точности как я, когда героя репетировал.
А Машка ему тем временем своё плечо подставила, за пояс обхватила и говорит: «Пойдём, Петров, я тебе помогу до дома дойти!»
И пошли: она его так бережно поддерживает, а он слегка прихрамывает…
А я стоял, смотрел им вслед и думал, прав мой папа: женское сердце – это загадка. И ответа на эту загадку нет.
Мы, конечно, с Петровым опять поссорились. Надолго. Наверное, целых шесть уроков молчали. И пять перемен. А потом не выдержали. Потому что у нас всегда так: как бы ни ссорились, всё равно потом помиримся.
Регине Рывкиной
Петров.
Чуть что – так сразу Петров. Как будто я эту кашу заварил! Васечкин вечно придумает, а Петров отвечай! И потом совсем я не собирался никого укрощать – не такой у меня характер. А Васечкин пристал – укрощай и укрощай! А какой из меня укротитель? Мне в цирке куда больше клоуны нравятся. Но разве от Васечкина отвяжешься, когда он себе что-нибудь в голову вобьёт?.. Он любого заставит сделать по-своему! Это же Васечкин!
Вот я и укрощал Машу, хоть и не такой у меня характер. А как это было, пусть он сам рассказывает… Хватит с меня!
Васечкин.
Ну Петров! Если бы не я, он бы вообще с места не двинулся! Сидел бы себе спокойно и глазами хлопал. А что он всё на характер сваливает – чепуха! Нет у него никакого характера. Это надо же придумать – втюриться в Машку Старцеву, в отличницу. Такое только Петрову могло в голову стукнуть. Ему, если что втемяшится, ничем не выбьешь!..
В общем, стал Петров худеть. День худеет, два худеет, а тут как раз у нас контрольная по русскому. Тут всё и началось…
