VI
Пиноккио засыпает, водрузив ноги на жаровню с углями и утром просыпается без ног.
На самом деле это была, без всяких преувеличений, воистину адская ночка. Гром гремел, как сумасшедший, молния сверкала так, как будто небо пылало огнём, и холодный ветер, бешено свистя, поднимал огромные облака пыли, заставляя визжать и скрипеть все деревья в округе.
Но тут он нашел всё темным и пустынным. Лавки были закрыты. Двери домов – на засовах, закрыты, на дверях замки, окна закрыты, и на улице не было даже паршивой собаки. Теперь это была воистину страна мёртвых.
Тогда Пиноккио, охваченный отчаянием и голодом, прильнул к какому-то дверному звонку и начал дребезжать и греметь звонком во все тяжкие, говоря про себя:
– Авось какая-нибудь псина заскулит!
Ворота заскрипели, и тут он вперился в старикашку, с ночным колпаком на голове, который кричал вне себя от ярости:
– Кого тут принесло? Что ты шляешься в неурочный час?.
– Прелюбезнейший сударь, не знаю, как вас там…! Вы не могли бы дать мне немного хлеба?
– Подожди, я скоро вернусь, – заговорчески ответил старик, полагая, что ему придется иметь дело с кем-то из этих мерзких мальчишек, которые развлекаются по ночам, звоня в колокола домов, чтобы не давать покою к людям, которые спокойно спят.
Через полминуты окно снова открылось, и знакомый, скрипучий голос обычного старикашки крикнул Пиноккио:
– Фэтти! А ну, стань под окно и подставь шляпу!
Пиноккио, у которого пока ещё не завелось своей шляпы, доверчиво подошёл ближе и протянул руку, и даже не понял, как его окатил целый вал холодной воды, который залил его всего, с головы до ног, как будто он был увядший горшок герани.
Он побрёл назад и вернулся домой весь мокрый, как цыплёнок, окончательно прибитый усталостью и голодом. И потому, что у него не было больше сил стоять на месте, он сел, уперев мокрые, согнутые ноги над котлом, полным горящих углей.
И так он и заснул, и во сне ноги, которые были, как мы все помним, деревянными, загорелись у него, и стали обугливаться, и так обугливались до той поры, пока не превратились в золу.
А Пиноккио спал и так храпел, словно у него были запасные ноги. Наконец на рассвете он проснулся, смотрит, кто-то молотит кулаком в дверь. – Кто там? – спросил он, зевая и тараща глаза.
– Это я! – ответил низкий голос.
Этот голос был голосом Джузеппо.
VII
Джузеппо возвращается домой и даёт марионетке завтрак, который бедняга припас для себя.
Бедный Пиноккио, у которого всегда были глаза во время сна были широко открыты, так и не заметил, как сгорели обе его ноги. Как только он услышал голос своего отца, он спрыгнул с табурета, чтобы бежать и вытащить кол из дверного засова, но вместо этого, после двух или трёх шатаний, он с таким грохотом упал на пол плашмя, как будто с пятого этажа сбросили мещок с деревянными ложками.
– Открой! – крикнул Джузеппо с улицы.
– Дедулька, я не могу… – отвечала марионетка, плача и всё время падая на пол.
– Почему ты не можешь?
– Потому что мои ноги съели!
– А кто их тебе съел?
– Кот! – сказал Пиноккио, видя, как кошка, стоявшая перед ним, забавляется тем, что играет с какой-то щепкой.
