– Га-га-гак!
Крик воспринимается не только слухом, но и всей кожей. Даже мурашки. Ну и труба. Головой некогда вертеть, он все равно первый увидит. В ближайший куст – упасть и затаиться.
– Га-га-гак!
Не заметил, сюда идет. Трубит и трубит. Шел бы себе молчком. Зачем так орать? Зовет кого? О весне трубит? Просто жизни радуется или поет? Непонятно, но для охотника ориентир. Пора, это дистанция кратчайшая. Следующий крик будет за пределами выстрела.
Четыре гуськом с интервалом в корпус метрах в сорока.
На человека не среагировали – как махали, так и машут.
– Га-га-гак!
Нота не тревожная, скорее, повествовательная, ровная и сильная. Вынос в корпус первого, выстрел. Еще корпус прибавить, и еще выстрел. Четвертый расслабил крылья, согнул, ударился о землю, перевернулся и застыл в мертвой, неестественной позе. А трое ушли, никак не среагировав на выстрел и не сделав прощального круга. Ничего не понятно. Почему упал последний? Стрелял-то в первого. Почему круга не сделали после потери товарища? Ясно только одно: в двадцати шагах лежит гусь, четвертый за весну.
Теперь поровну: два – соохотнику, два – мне. А что у него? Он несколько раз стрелял. Пора и к вездеходу, желудок уже требует.
Он уже колдует у костра. В сторонке лежит кучка уток. Раз, два, три, четыре. Гуся нет, не кулик, не спрячешь. Утки серые, хорошие, но по весу все только на гуся потянут.
– Не налетел?
– Налетел один, высоко. Попал, но упал на той стороне, далеко. Речка пошла, не перейдешь. Протоку-то эту еле прошел, утром в колено была.
Точно. Ходит он в вездеходных галошах. Мокрые портянки, сапоги висят на кустах, и брюки мокрые. Река под тем берегом бурлит и пенится, и непонятно, есть лед внизу или нет. И выяснять не хочется. Тот гусь хищникам в подарок. Жалко, но что поделаешь.
– А что у тебя?
«Охотничек» он уже не добавляет.
– Есть один.
– Покажи!
Из рюкзака вываливается гусак.
– Здоровый.
Голос у компаньона совсем упал.
– Попробуй, Илья Иванович, посадить его как профиль на открытом месте, а сам в кустах.
Старшой молчит, занятый помешиванием в кастрюльке. После обеда берет гуся под мышку и направляется с ружьем вверх по склону.
Возвращается уже в сумерки.
– Даже не налетел?
– Сел метрах в сороках.
– Не успел выстрелить? Осечка?
– С обоих стволов и прицелился не спеша.
– И ушел?
– Как ни в чем не бывало.
– Это просто невезуха. Может, завтра с утра… – Завтра с утра едем домой.
До конечной точки путешествия – рыбалки Хину – доезжаем к вечеру без приключений. Апуку, уже очистившуюся ото льда, преодолеваем на резинке.
Любовь Георгиевна выбежала навстречу мужу.
– Илья, какой ты молодец, двух гусей убил!
В ее глазах сияние от радости встречи. Значит, Юра все сделал правильно, двух отдал ей.
– Это не я, – мрачно ответствовал неудачливый охотник, – это он.
– Илья Иванович, мог бы и промолчать.
– Не мог.
Его супругу это признание нисколько не расстроило, судя по ее взгляду, ей эти гуси до фени, главное, что любимый вернулся.
– А мы их съели, – повернулась она ко мне, – у нас холодильника нет, держать их негде.
– На здоровье, для того их и убили.
На этом мы и расстались до летовки.
