Она радостно встретила меня и тут же рассказала о том, что я и сам прекрасно видел.
– Зря он без меня сюда пошел, – рассудительно заметил я. – Знал же, что может схлопотать. Что, приставал?
– Нет, анекдоты рассказывал и даже стих прочитал.
– Он еще и поэт?
– Не свои читал, но все равно! И вообще, он на артиста Безрукова немножко похож. Смотрел «Бригаду»?
– Не так чтоб внимательно.
– Ты что! Такой классный сериал!
– Сериал, может, и хороший, только в жизни все эти герои – сволочи и гады! Про это отец мой очень хорошо знает. Или у дядьки своего можешь спросить: ему Штанга до сих пор пытается руки выворачивать. Нет, ненавижу!
И только дома, разметавшись на простыне, перемежая попытку уснуть с охотой на тонко звенящих комаров, вспомнил я, какие планы строил на вечер. По нынешним меркам всего ничего – попробовать поцеловать Ольгу. Но куда там! У калитки усадьбы Вячеслава Петровича Бабченко мы расстались не то что без поцелуя – даже о следующей встрече не договорились. Дежурные «пока-пока», брошенные друг другу, они ведь ничего на самом деле не обещают.
* * *
Утро началось с того, чем кончился вечер, – со стыда. Как в детстве, хотелось, чтоб ничего вчерашнего просто не было – ни «Матрицы», ни Сереги, ни ремня. Но все оставалось со мной, в моей мелкой душонке и пустой голове. Сверху и снизу они давили на сердце. И теперь я, кажется, понимаю, как это, когда оно болит.
И я придумал себе наказание: я должен уйти от любви к Ольге. Это будет честно. Лузер пролетает – это закон не только каменных джунглей, но и сосновых. А поэтому с охотой, дотоле мне несвойственной, неспешно выгулял обалдевшего от нежданного счастья Роки. Потом на расслабухе завтракал, уткнувшись в толстенную книгу «Гарри Поттер и Дары Смерти», которую одолжил на недельку Мишка Порохов. И даже к вышке не пошел отрабатывать ежедневную спортивную программу. Наказывать себя – так по полной программе, чтоб никаких удовольствий!
Вот-вот английскому очкарику с метлой должен был прийти очередной кирдык, но мысли мои нет-нет да и уходили от захватывающего текста к своей унылой житухе. И вот что я подумал: получилось бы у меня вообще что-нибудь с Ольгой, если бы не настойчивая помощь Левы? По большому счету он практически заставил меня ходить с его сестрой.
От дум и от книги отвлек знакомый треск мотора, подгоняющего двухколесного скакуна. Легок на помине! Выглядываю из-за шторы в окно – так и есть. Красная «Ява» у калитки. Примчался, да не один, рядом в шлеме Ольга.
Одним прыжком метнулся от окна к столу, намереваясь убрать следы завтрака и спрятать ярко-оранжевую детскую книгу. Но придумал другое. Взял корзину, с которой мать обычно ходит за покупками, смел с холодильника в карман мелочь, оставленную на хлеб, и выскочил во двор, прямо навстречу Леве.
– Куда с утра пораньше? – весело спросил он.
– Да вот, матушка за хлебом напрягла, – так же весело вру в ответ.
Подошла и поздоровалась Ольга.
Ответил.
– Нырять собираешься? – спросил ее кузен.
– Да надо бы.
– Так возьми Ольку: она попробовать хочет…
– Ну тебя, Левка! – перебила она брата. – Я сама скажу, если надо!
А у меня душонка воспряла и стала снова полноценной душой: значит, я все-таки с ней.
– Как договоримся? – спрашиваю деловито. – Где и во сколько?
– А нигде, – говорит она, – я с тобой прошвырнусь по вашим дремучим закоулкам.
Лева возмутился как истинный патриот:
