Вернувшись тогда после летних каникул, первым кого я увидела в воротах детского сада был Антоша, второй охранник, что меня неслыханно расстроило. Поделиться новостью о медузах я мечтала сначала с дедушкой Женей. А когда на вечерней прогулке неожиданно увидела его, сидевшего в нашей беседке, то от радости даже взвизгнула и пулей помчалась в ту сторону. В детском сознании не возникло вопросов, как оба охранника могут одновременно выйти на смену, или почему мужчина не на посту. Я просто села рядом как привыкла это делать, подмяв под себя нарядное платье, и стала запоем рассказывать о своих летних каникулах. Евгений Борисович слушал как обычно и смеялся, в уголках его глаз появлялись морщинки, из-за которых он выглядел еще более старым. О том, что что-то не так, осознание пришло лишь когда на меня уставились ребята из моей и соседней группы. Мальчишки тут же покрутили у висков пальцами, а девочки стояли с открытыми ртами, периодически шушукаясь.
– Сама с собой разговариваешь? – Крикнул один.
– За лето успела чокнуться, перегрелась на пляже. – Фыркнул другой.
– Вот же тупица.
– У нее галюсинасии.
Тогда я переводила взгляд с одного прыщавого лица на другое, совсем не задумываясь над смыслом сказанного. Впервые мое детское сердце столкнулось с жаром обиды, разгорающимся все сильнее и сильнее, пока он не превратился в ярость. Как они смеют так говорить в присутствии деда Жени?! Уже в пять лет я понимала, что даже взрослому человеку может быть больно от плохого обращения, и что слова ранят сильнее всего. В итоге я кинулась на Сашку Петрова и колотила его кулаками по животу, глотая соленые злые слезы.
Вечером родители после выхода из кабинета заведующей завернули в соседнюю кофейню, где накормили меня приторно-сладким пирогом. Вкус его, между прочим, тоже очень сильно запомнился. Совсем небольшая прослойка бисквита со взбитыми сливками и ягодами клубники. Меня не наказали, даже не поругали. Но я бы отдала все на свете за кнут вместо пряника, лишь бы не наблюдать за изменившимися лицами родителей, печалью в их глазах и словами, что последовали за минутным перерывом:
– Евгений Борисович умер этим летом. У него остановилось сердце. Он был уже старенький. Малышка, нам с папой очень грустно, так же как и тебе. Всем его не хватает. Но сейчас дедушка Женя на небесах, приглядывает за детишками как и раньше.
Слова из уст мамы казались каким-то бредом. Вот же каких-то полчаса назад он сидел в беседке в любимой клетчатой рубашке.
– Нет. Я видела его.
– Ты хотела бы его увидеть. – Отец потрепал по щеке, и это стало первым разом, когда прикосновение вызвало отторжение.
Хуже того, что ты видишь нечто за гранью объяснимого, может быть только то, что тебе никто не верит. А если при этом ты еще ребенок, хуже стократно. В тот день, когда и родители столкнулись с этим впервые, они не восприняли мои слова всерьез. Лишь утешали своего ребенка, который, как им казалось, был очень подвержен эмоциям. Гладили по голове и прижимали к груди, не задумываясь о мире, который сокрыт и открывается не всем. Поверь они мне тогда, изменилось бы что-нибудь? Смогла бы жизнь пойти по другой колее? Эти вопросы навсегда останутся без ответов.
Поверят мне родители лишь спустя годы, когда их дочь станет изгоем, мишенью для насмешек, когда ситуация настолько выйдет из-под контроля, что семья будет вынуждена переехать в область, в отдаленно стоящий на улице коттедж, подальше от знакомых, и начав жизнь с чистого листа.
