– Это, право, смешно, – он нервно дёрнул щекой, – вы не находите?
– Ужасно смешно, – подтвердила она.
– Чувствую себя подростком, – он смотрел на неё сверху вниз, – я хочу вас поцеловать, Елена.
Она молчала, глядя в его тёмные глаза. Он провёл пальцами по её волосам, бровям, щеке, наклонился и коснулся губами её губ. Очень легко.
Тепло. Запах – розмарин и ежевика. Брызги дождя, долетающие с козырька парадной, и ягодное тепло позднего вечера.
Он был осторожным и нежным.
– Спасибо за чудесный вечер, Елена, – проговорил он шёпотом почти на ухо и отступил на шаг.
Она открыла глаза:
– Да.
– Мы ещё увидимся?
– Да. – Ей хотелось встать на цыпочки и обнять его, но она просто улыбалась, касаясь дверной ручки.
– Я вам напишу, – он сделал ещё шаг назад, – доброй ночи.
Ночь за моими окошками темнее и беспросветнее, чем где бы то ни было.
Мне приходится умолять:
– Прости меня, прости, я не хотела, просто так… так само вышло, Володя, ты же знаешь, милый, как я тебя люблю, пожалуйста, не нужно успокоительное. Пожалуйста.
Я не хочу транквилизатор, очень не хочу.
– Ты мне обещала! – В его голосе разочарование и злость. – Ты же мне обещала, мама!
– Ведь всё прошло хорошо, – я молитвенно сложила руки, – только пару глотков вина, всего два глотка!
– Но ведь я тебе говорил отказаться! Ты помнишь? – Он повышает голос. – Я же тебе сказал!
– Прости. Прости-прости. Я очень старалась. Я подумала, что будет странно, если я совсем не буду пить вино. А так – всего пару глотков. И мы с Машей разговорились. Я ведь ей понравилась, правда?
– Да кто её спрашивает! – Он фыркает. – Главное, чтобы она тебе понравилась! Она тебе нравится?
– Конечно, – я сладко улыбаюсь, – она славная девушка. И, по-моему, очень тебя любит. Так смотрит на тебя!
– Как? – Ему приятны мои слова.
– О! С восхищением! – Я стараюсь его задобрить. – Поверь, материнское сердце чувствует, эта девушка в тебя влюблена. И к тому же она очень красивая и очень добрая.
Он немножко обмяк:
– Ты правда так думаешь, мам?
– Конечно, – я делаю к нему шаг и кладу руку на плечо, – я так за тебя рада! И за неё! Вы славная пара! И замечательно смотритесь вместе.
Он любит, когда я его касаюсь, но по собственной воле я это делаю только тогда, когда нужно его задобрить. Похоже, его гнев немного утих. Он не терпит непослушания. И я стараюсь его не злить. Это почти всегда оборачивается тянущим небытием беспамятства от транквилизаторов.
– Я привезу её ещё как-нибудь, – он садится на мою кровать, – она тоже от тебя в восторге. Ещё бы! Если бы она сказала про тебя хоть одно плохое слово, наверное, я бы мог её убить.
Я понимаю, что его слова вовсе не метафора.
– Ну что ты, – подволакиваю цепь, сажусь рядом и ласково треплю его по волосам, – она славная девушка и ничего плохого не думает. Давай-ка я тебе почитаю.
Это мой последний козырь.
Я ложусь на кровать.
Он подходит к полке, достаёт книгу, потом забирается с ногами ко мне и кладёт голову на плечо.
Это единственный человек, чьё тепло мне дано ощутить.
Я открываю «Денискины рассказы», которые знаю почти наизусть, начинаю читать и мысленно молюсь о том, чтобы он забыл о тех двух глотках вина, которые я сделала без его одобрения.
– Послушай меня, – он поворачивается ко мне, берёт за голову и приближает своё лицо, едва не касаясь меня носом, – послушай меня, мама, – говорит чётко по слогам, – если ты будешь вести себя хо-ро-шо, то ВСЁ будет хо-ро-шо.
