Джон неожиданно почувствовал себя один в один как этот принц– пентюх.
«Неужели я медленно превращаюсь в него?!?» – в ужасе подумал он, но решил взять себя в руки и повременить с истерикой, пока не выберется отсюда, а вернее из этого непонятного сна, а там уж будет делать, что захочет. Может, будет орать, но скорее всего напьется до полного тупого беспамятства, как свинья и уснет на любимом диване. – «Точно напьюсь», – подумал он, – «до совершенно поросячьего состояния!»
Хотя он в жизни так не напивался, но тут, стоя посередине непонятного леса, в непонятной стране и в теле другого человека, он решил, что хоть раз то в жизни надо попробовать. Если выберется, конечно.
– «Хватит мечтать! Надо уже что– то делать!» – одернул он себя. – «Так ты скорее окажешься в психушке», – констатировал он и еще раз огляделся вокруг.
А вокруг мирно шумел от легкого ветерка лес, все также пели, вернее, галдели птицы, уже за спиной где– то журчал тот самый ручеек, а Джон совершенно не понимал, куда идти. И ожидание чего– то не давало расслабиться.
«Надо взять себя в руки», – твердил он сам себе, вспоминая подготовку ориентирования на местности и пытаясь найти признаки севера и юга. Хотя в какой стороне света находится этот гребаный замок, он тоже не знал. Но после даже минуты изучения, он понял, что вокруг был какой– то неправильный лес. Когда Джон присмотрелся, то понял, что все тут не подходило ни под один признак из того, что он знал о лесе. Деревья, трава, растения были вроде обычными, но в них было что– то загадочное. Они были красивее, что ли, ярче и насыщеннее по цвету. А кроме того: во– первых, никакого мха с северной стороны, а с южного чистого ствола на деревьях и пнях не было и в помине, тут либо вообще все было полностью во мху, либо деревце было чистым и цветущим, как в лучших садовых питомниках, никаких муравейников и других примет, по которым, как он знал, можно понять стороны света, не наблюдалось. А солнце не было видно из–за листвы.
«Что это за лес такой, где невозможно определить стороны света и живут нимфы?» – терялся Джон.
Все сильнее и сильнее его стали терзать подозрения и понимание, что окружающая его природа очень уж не похожа на его родную Землю. Слишком сильно. Этого совершенно не могло быть, но это было. Но Джон даже думать об этом не хотел.
– Какого?!… – выдохнул Джон, ища ругательство посмачнее, как его неожиданно прервал голос.
– Что– то потеряли, принц?
Джон дернулся и повернулся на голос. И надо сказать, зря, потому что еле сдержался, от того, чтобы не сесть прямо на землю от увиденного.
Перед ним стоял человечек, ростом примерно сантиметров пятьдесят от земли, в чем– то типа легинсов, а у Джона откуда– то в памяти всплыло слово «трико», кофта или что– то ее напоминающее, покороче его собственной, и смешной непонятный головной убор, больше похожий на капюшон, только длинный предлинный, конец которого свисал почти до его пят сзади. А человечек смотрел на него не очень радостно, но вполне доброжелательно.
Джона так и подмывало спросить, уж не Веселый ли Пак зовут незнакомца, так сильно тот напоминал ему этого героя– проказника, кроме одежды, пожалуй.
Неожиданно Джон понял, что его сознание перешло ту незримую границу, когда удивляться сильнее уже не способен. То есть он, конечно, удивился, но это уже не было столь разрушительно для его разума. Он просто принял этот факт, а мозг закинул его в память для дальнейшей обработки, как теперь и нимфу с ее исчезновением. Это больше походило на инстинкт самосохранения, когда для спасения себя самого, разум делает допуск на то, чего в принципе не может быть, но его видит. Как, например, прозрачных юношей, исчезающих нимф и маленького человечка, стоящего сейчас перед ним. Не людей маленького роста или чего– то подобного, а настоящих, живых маленьких человечков, которых в Европе называют эльфами или леприконами.
