Все это было делом нескольких секунд. Барбасан, успев вооружить глав моноклем, задал вопрос:
– Вы еще не работали в цирке? Никогда?
– Никогда! – ответил Ренни Гварди, и его темные глаза, глаза какого-нибудь азиатского хана, чуть приметно улыбнулись, а губы, губы утонченного европейца, хранили полную неподвижность.
– Гм… – переглянулся снова Барбасан с управляющим труппой. – Что ж, у вас были, вероятно, свои собственные конюшни?
– Я держал верховых лошадей, – уклончиво ответил Ренни Гварди и этим еще больше понравился Барбасану.
Другой пошел бы сочинять: да, да, мол, и еще какие конюшни. Сам Ротшильд завидовал мне и купил их у меня за одиннадцать миллионов франков.
А этот всего-навсего: „Да, я держал верховых лошадей“. Но какой же мало-мальски состоятельный офицер-кавалерист не держал своих лошадей? Да и фигура у него кавалериста; и фигура, и „выправка“.
И, продолжая вслух, старый Гвидо спросил:
– Быть может, вы проходили курс высшей езды в Пинероле, у итальянцев, или здесь, в Сомюре, у французов?
– Да, я знаком и с той и с другой школой…
– Кто ж вы, наконец, черт вас возьми? – чуть не вырвалось у Барбасана, и опять он закончил вслух свою мысль: – Вы попадете у меня в свое общество. Времена такие. После всех этих революций кто только не идет работать в цирк! Не угодно ли? Королева пластических поз – русская графиня, метатель ножей – персидский принц, а наездник-джигит – сын кавказских нагорий, князь. Вот, – с гордостью подчеркнул Барбасан внезапно другим тоном, словно желая поймать врасплох, полюбопытствовал: – А вас как зовут, мосье?
– Меня?.. Ренни Гварди.
– Псевдоним?
– Разве это звучит, как псевдоним? – вновь улыбнулся Ренни Гварди, на этот раз одними губами.
– Хотя, в сущности, какое мне дело до вашего паспорта, мосье, – пожал плечами Барбасан. – Самое главное, чтобы вы понравились мне, в чем я не сомневаюсь. А понравились мне, понравитесь и публике. Фрак у вас есть?
– Есть.
– Вам очень шло бы, именно вам, появляться на арене с моноклем. Это импонирует. Как вы насчет монокля?
И Барбасан сделал движение передать свой монокль собеседнику, но тот предупредил его.
Вынув из верхнего жилетного кармана круглое, без ободка, стеклышко, неуловимым движением подбросил его и с такой же неуловимой ловкостью поймал орбитой глаза.
– Браво, браво, это прямо великолепно, – просиял Барбасан.
Изжеванное лицо бывшего клоуна расплылось в одобрительную улыбку.
Барбасан продолжал:
– Маленькая проба… Если вы позволите, сейчас? И мы подпишем контракт, мосье… мосье Ренни Гварди. Мы сделаем маленький бум в газетах, а через два дня первый дебют. Согласны?
– Согласен.
– Условия те же самые, что и с Андре Андро. Пять тысяч франков в месяц и в случае нарушения вами контракта, – контракт на полгода, – неустойка в размере трехмесячного жалованья. Это лишь так, формальность. Для меня гораздо ценнее слово, и вот я хочу, мосье Ренни Гварди, заручиться вашим честным словом, словом джентльмена, что ранее полугода вы не покинете меня. Мало ли что… Сегодня у вас нет ничего, а через две-три недели на вас могут свалиться шальные какие-нибудь миллионы. Это на вас похоже. Итак, даете слово? Ваша рука.
– Даю слово, господин директор, и вот моя рука, – открыто, с подкупающей искренностью, пошел навстречу новый наездник высшей школы…
