Черная краска капала на мою руку, ровно окрашивая ее. Она была горячей и плотно прижималась к коже, словно таким образом обновляла ее. А потом краска застыла. Меня словно сковало льдом. Я чувствовала, как она медленно все крепче обхватывает меня, пока не смогла больше двигаться. И затем…
Громкий удар вырвал меня из сна. Осколки которого лежали передо мной, а затем окончательно исчезли в небытие.
На лбу выступил пот и смешался с соленой водой на щеках. Сквозь прикрытые веки я видела, как лучи теплого летнего солнца осторожно проникали в повозку через окна. Мне не нужно было осматриваться, чтобы понять, где я находилась. Я чувствовала запах табака и пряностей, которые впитались в каждый сантиметр этой повозки. Скрипя зубами, сжала руки в кулаки. Сегодня прольется кровь Элиа за то, что он сделал со мной вчера.
Я попробовала открыть глаза, и после нескольких попыток мне с трудом удалось это сделать. Ресницы приклеились друг к другу. Я смотрела сквозь них, как сквозь завесу, и могла лишь неторопливо улавливать окружавшие меня образы. Рассматривала потолок повозки Элиа, где висели музыкальная подвеска и пучки базилика. Рядом с кроватью – платок его матери, который она надела во время своего рокового выступления. Это единственное, что не было разорвано зубами и когтями кошки.
Я быстро осмотрела окрестности. Элиа нигде не наблюдалось, что было хорошим знаком. Иначе я, возможно, выцарапала бы ему глаза, настолько у меня закололо под ногтями.
Прошлой ночью он сидел рядом со мной, не в силах ни подойти, ни прикоснуться ко мне. Затем он ушел. Я хотела дождаться его возвращения, но потом гул голосов моего народа сморил меня. Я не знала, сон-трава ли заставила меня уснуть или боль от их предательства закрыла мне глаза.
Да, я чувствовала себя преданной. Униженной. Разбитой.
Свобода и семья – наши главные принципы. Элиа забрал у меня и то и другое.
«Яна», – подумала я. Он так грубо оттолкнул ее, что даже мне стало больно от давления его пальцев на ее плече. Она просто хотела помочь мне, как и всегда.
Это было его первой ошибкой. Второй стало то, что он не слушал меня. Поставил свою волю выше моей. Как только я вступлю в наследство своего отца, он поплатится за это.
Элиа Леану будет не до смеха. Я поклялась себе в этом. Мы долгое время были друзьями.
Я вытерла лицо и попыталась выпрямиться. Все еще ощущала сладкую дымку сон-травы, которая тормозила связь между моим мозгом и конечностями. Мысли вращались по кругу. Я попыталась справиться с головокружением. Медленно поднялась. Ноги покалывало, пока я приближалась к закрытой двери. Подрагивающими пальцами схватилась за дверную ручку и…
– Проклятье! – выругалась я. Она была закрыта. Элиа Леан запер меня в своей вонючей повозке. Разозлившись, я топала ногами, пока с потолка не посыпалась пыль.
Ладно!
Я подошла к окну и отодвинула засов. Громкими оскорблениями я бы заставила его выпустить меня.
Если его раздражало «Ваше Пустейшество», справится ли его достоинство с теми ругательствами, которые я знала. Он не имел права запирать меня, как птицу.
На улице народ разбирал палатки. Женщины набивали свои сумки бельем, которое висело на натянутых веревках. Мокрые же вещи оставляли высыхать на крышах наших повозок. Зан Захрай не шутила, когда говорила, что мы отправляемся в путь. Но прямо сейчас? И все из-за глупого сна? Отчаянное шипение царапнуло в моем горле.
