Принц запретов - страница 2

– Как это вы сидите в воде? Папа говорит, что черти боятся железа.

– Не все, но многие. – Ее голос потрескивал, как огонь в камине, но был холоден, словно только что разрытая земля.

– Выходит, вы из их числа?

Она подняла на меня молочно-белые глаза. Я отшатнулась.

– Тебе известно мое имя, – ответила она.

Чистая правда, вот только я не хотела говорить его вслух. Я чувствовала ее присутствие уже не один месяц.

Мое сердце ухнуло вниз, на самое дно реки.

– Вы забрали моего брата?

– Вопрос еще не решен. – Она провела большим пальцем по дыре на нагрудном кармане солдатской куртки. Из нее тут же полилась кровь, будто из раны. – В конце концов, моя истинная цель – ты.

По моим рукам побежали мурашки.

– Я? Почему?

Она склонила голову набок, буравя меня взглядом пустых глаз:

– Потому что ты меня обманула.

– Мэм, ни в чем я вас не обманывала…

– Не прикидывайся, крошка. – Она выпустила военную форму из рук. Ткань стала пунцовой, пошла алыми пузырями, а в следующий миг течение унесло куртку прочь. – Он думал, что можно меня обдурить, чтобы спасти тебе жизнь, но забыл самое главное правило. В итоге я всегда получаю то, что хочу.

У меня за спиной, на крыльце, зажегся свет. Двор прорезал папин медленный свист. Его подошвы захлюпали по грязи, вскоре он скрылся в доме. Я нырнула поглубже в траву.

– Вы о моем отце?

Она отрицательно покачала головой.

– О дьяволе? – переспросила я.

Дама хищно улыбнулась:

– Так ты его называешь?

Ладони у меня похолодели и стали липкими от пота. Я пожала плечами. Ее гортанный смех разлился в ночи.

– Когда он наконец-то тебя отыщет… когда схватит своими когтями… – Смех сменился вздохами, и собеседница поманила меня рукой. – Заключим сделку, а, Аделина? – Подол ее великолепного платья колыхался и топорщился у ног, повинуясь течению. – Томас вернется домой, если ты взамен отдашь мне кое-что. Не сегодня и не завтра, через много лет, но это непременно случится.

Ради Томми я готова отдать все.

– А чего вы хотите?

– Твою жизнь. – Она так легко произнесла эти слова, будто они совсем ничего не значили. – Ты умрешь при родах. Погибнешь так, как и должна была.

Страх просочился мне под кожу. Казалось, до родов еще целая вечность, ведь я в свои юные годы пока не задумывалась ни о браке, ни о детях. К тому же можно ведь прожить без супружества! Лишь бы рядом были папа, Томми и их забота.

И все же стоило расспросить ее поподробнее.

– А если я откажусь?

Она вскинула руки над головой, пародируя мой любимый балет.

– «Их удел – не возражать. Смело, без расспросов в бой идти и погибать»[2].

Я сразу узнала стихотворение. Как его забудешь!

У меня пропало желание есть, спать, говорить… жить. Папа и Томми – вот все, что у меня было, все, вокруг чего вертелся мой одиннадцатилетний разум. Жизни без них я не знала, поэтому для меня ее не существовало вовсе.

Я кивнула. Ледяной ветер пронесся над рекой, и Женщина в Белом исчезла. Отныне моя судьба была предрешена.

Жизнь продолжалась своим чередом. Я продолжала молчать, предпочитая изъясняться танцами или рисунками. Но зато начала есть. Вернулся и сон. Ночевала я в изножье папиной кровати, свернувшись как щенок, прижимая к себе рубашку Томми. Спалось мне бестревожно, ведь я понимала, что спасла брата.

А потом пришел ноябрь 1918 года. Мировая война закончилась. Злодеев-немцев разгромили. И Томас Колтон отправился домой.

Я ждала во дворе, наматывая круги рядом с папой. На мне была моя самая нарядная одежда. Волосы я украсила единственной чистой лентой. Платье было синее, а чулки желтые. Томми обещал купить мне белые туфельки на солдатское жалованье, и мне очень хотелось, чтобы мой наряд к ним подходил. Но сперва, думалось мне, я крепко-крепко обниму брата и узнаю, не дочитал ли он нашу книгу без меня. Пусть стихотворения Теннисона уже успели стереться из моей памяти.