– Хорошо. Не буду называть вас «офицером». Назову философом. Так вот, философ, вы намерены нырнуть в разлом между этими мрачными кустами?
Роман кивнул и смело вбил капот машины в чуть видный просвет между сухими ветками, поросшими ровными зелеными листочками. Испуг неизвестности длился лишь мгновение. Жгучий солнечный свет брызнул в окна машины. За плотным строем кустов обнаружился неожиданно оливковый сад с песчаной тропкой, ведущей куда-то вглубь. Машина только-только умещалась на этой тропинке, задевая с досаждающим скрежетом колесами и бортами низкий, жесткий кустарник. Метров через тридцать тропка резко взяла влево и уперлась в небольшую, поросшую жухлой травой поляну на опушке старого оливкового сада. Только сейчас Роман и Каролина поняли, что за рядом колючек, справа от них, лежат древние развалины позднеантичного строительства: когда еще не испустили дух древние идолы, а новые боги уже успели стать живой легендой. Пласты вздыбившейся пересохшей земли, серые гладкие камни, шлифованные человеком, и битый древний кирпич, отколовшийся от искусной когда-то кладки, как ничто иное в мире свидетельствовало о тлене истории, какой бы яркой, бурной и грозной она ни была, когда являла собой современность. И ни души, ни даже слабого движения, ни даже отдаленной памяти об этом!
– Вы говорите, что никогда здесь раньше не бывали? – неожиданно спросил Роман.
Каролина отрицательно покачала головой и с волнением сглотнула слюну.
– Вы давно здесь, при кошках?
– Больше года. Почти полтора.
– И вас сюда не тянуло?
– Тянуло. Видите, я не особенно сопротивлялась вашей компании. Надеюсь, вы ничего другого не подумали?
– Боже упаси! Я всегда стараюсь быть реалистичным в собственных оценках.
– Посмотрите, что это за развалины?
– Похоже, то, что осталось от ворот. А вот и скрученная чугунная решетка. Ее уже много позже ставили.
Говоря это, Роман открыл дверь и вышел из машины. Тишиной и зноем встретила его затерянная в оливковом саду вечность.
– Вечность! – услышал он, повернул голову и увидел, что Каролина тоже стоит рядом с распахнутой дверцей со своей стороны.
– Что?
– Это вечность. Умершая вечность. Здесь ее похоронили.
– Абсурд. Вечность не умирает. Она – единственная реальность, умираем только мы. Мы боимся заметить вечность, а она не замечает нас, как песчинку в пустыне. Но пустыня как раз и состоит из таких песчинок. Видите, развалины? Это когда-то соорудили «песчинки». Вечность их перемолола, вернув в первичное состояние. И закопала в тишине. А потом покрыла зноем.
– Давайте уедем. Мне что-то не по себе!
– Вот еще! Сидите в машине. Вот ключи. Можете запереться и врубить кондиционер и приемник. Все веселей! А я пойду за ворота. Похоже, эта дорожка ведет к монастырю.
– Отлично! Катитесь куда пожелаете, а я остаюсь здесь. Будь я проклята, что поддалась вам!
– Вы не мне поддались, а себе. Ведь при вас сюда ездила только старая Сара, не так ли?
– И что из этого?
– Она не брала вас с собой. Почему-то не хотела. А вы трусили! И ее боялись, и себя.
– Себя?
– Конечно. Страхи неинтересны в одиночестве. Их не с кем делить.
– А Сара? Я бы могла делить их с ней!
– Нет. Сара не ведает страхов. Она сама немного страх. Разве не так?
Каролина пожала плечами.
– Ведь это она вас сюда привезла, на ферму?
– Она мне написала, в Лондон.
– Ну вот, видите! А когда вы приехали, она сказала, что вам нечего делать в этом монастыре. Не так ли?
