– Кстати, почему трясина вас не затянула? – поддерживая реноме, полюбопытствовал Ёжик. – Есть лёгкий путь через болото?
– Заклятье помогло.
– Правда?
– О-ох. – Изгой возвёл очи горе. – Мускулы развиты. Мускулы и упёртость.
– То есть и я так смог бы?
– Ага. Если б родился бобром. – Электрик отбросил полено в сторону дровника. – Проходи.
Дверь протестующе заскрежетала, открываемая и закрываемая создателем.
– Устраивайся поудобнее. – Включив освещение, Дубнер кивнул на табуретку со стулом, занимающие немалую часть кухни-столовой-гостиной, которыми, по сути, являлись девять квадратных метров. Кроме того, она же исполняла обязанности холла и комнаты отдыха. – Переоденусь по-быстрому.
Только тут до Ёжика дошло, что большезубый знаток сверхъестественного, как и любой зверь, летом купался в одних плавках. Бобёр вразвалочку удалился.
Колючий полуночник окинул взором многофункциональное помещение – из него на семьдесят процентов состояло пространство внутри хижины. Оставшиеся тридцать приходились на комнатушку, где менял одежду Дубнер. Всё соответствовало образу нелюдимого аскета: грубые доски стен, простецкий стол, накрытый нестиранной серой скатертью, окна без ставен – и стёкол. Ни краски на потолке, ни обоев… По-видимому, цивилизация претила самому нутру одиночки.
«Или не обжился», – родилось иное предположение.
Возопили тоненькие половицы, арками выгибавшиеся под значительным весом владельца, и, вынырнув из комнатушки, будто из впадающего в «кухню» водоёма, появился Дубнер. Эпизодически потраченный молью строгий костюм сидел на плечистом, рослом владельце, как халат на дубе: костюма, включая даже галстук с пиджаком, было крайне мало. Непослушная одежда всячески норовила лопнуть или хотя бы расстегнуться.
– Класс! – совершенно искреннее оценил Ёжик.
Бобёр и хвостом не повёл; грузно прошествовал мимо остолбеневшего посетителя, отправил скомканное дешёвое полотенце, которым вытерся после купания, в пластмассовую корзину для грязного белья. Плюхнулся на табурет, принудив тот издать ревматический звук, закинул правую нижнюю лапу на левую.
– Садись, – изрёк с недюжинной выдержкой, – докладывай. Рассказывай то есть. Бригадирская, понимаешь, привычка.
Примостившись на стуле напротив, стараясь не тушеваться под пристальным взглядом специалиста, Ёж начал рассказ. Парапсихолог не перебивал – вообще никак не реагировал: за пятнадцать минут лишь рыкнул единожды, от чего докладчик непроизвольно вздрогнул. Дубнер порывистыми движениями развязал узел «селёдки», оставил её висеть, точно спящую, окрашенную в горошек змею, и, подперев кулачищем подбородок, бесстрастно дослушал историю.
– Что-нибудь сохранилось? – задал он нежданный вопрос.
– В каком плане? – растерялся Ёжик.
– В любом. Нужны погодные метки, следы. Улики с места происшествия.
– Ничего такого не припомню.
– Нехорошо. Это усложняет работу до предела.
– Если дело касается зелёных…
– Деньги ни при чём. Надо отталкиваться от фактов, а их нет. Смотрел детективы?
Кивок.
– Ну вот. – Дубнер поменял лапу, что фиксировала подбородок. – Уверен, что нет следов?
– К сожалению, – огорчённо сказал Ёжик.
– Тогда, скорее всего, мы в тупике.
– Странно.
– Что именно?
– Ерунда в голову лезет: палки там, деревяшки.
– М? – Бобёр насторожился.
– Вспомнился тот дуб, обугленная ветка его…
Кулак дамбостроителя уплыл в сторону, подалась вперёд морда, в обхвате превышающая три ежовых.
