– Злюсь.
– Короче, на что?
– Ещё не решил, но то, что наша встреча мне не нравится, это уже вполне определённо, – не зная, куда прятать глаза и стараясь не смотреть на собеседника, Олег постоянно вертел головой. – И у нас тут нормально, держимся. Что можно, раскрываем, а что нельзя, отказываем, чтобы вам в главк цифру красивую дать для статистики…
– Короче, Олег, я понимаю, неожиданно…
– Да, уж, – согласился Рассказов. – Других-то академий у нас нет, надо было тебе сюда припереться, да, ещё и остаться…
– Короче, изворчался, как бабка, – перебил Вячеслав Николаевич и протянул руку. – Я понял, разговора не будет. Будь здоров.
Не дождавшись рукопожатия, ответственный пошёл к машине, открыл дверцу, сел, но двигатель не завёл, выглянул и прокричал:
– Короче, ротный наш на пенсион свалил! Теперь обычным охранником в магазине! Откомандовался! А Андронов переаттестацию при переводе в росгвардию не прошел! На вахты ездит, плачет, как плохо! Слышишь?!
Рассказов стоял у подъезда и не знал, как поступить. Он всё слышал, но лучше бы этих слов не было. Как и Киреева. Как и ротного с взводным. Как и Хворостова, и Добреева. Всё должно было быть совсем не так, как есть. И Олег очень хотел справедливости. Он жаждал её, будто голодный крошки хлеба, да никто не дал. И вот справедливость пришла, но слишком поздно. Настолько, что он попросту не хочет ничего вспоминать. Будто бы на могилу человека, умершего от голода, вдруг кто-то принёс целый батон. Мягкий, ароматный, вкусный. А зачем?
– Короче, оставь цифры свои, Олег, – Вячеслав Николаевич, не закрыв дверцу машины, вернулся к дежурному оперу.
– Для чего? – спросил Рассказов, уже не пряча взор, обозлившись сильнее, и распаляясь оттого больше. – Что ты хочешь? Что тебе от меня надо, Слава? Бабка я?! Пусть! Тебе не понять, каково это бросить всё и трусливо сбежать и лезть из кожи вон, с младенцем на руках устраиваясь на новом месте, где у тебя нет ни одной знакомой души, и никто тебе не поможет. Ровная кочка. Я тогда всё правильно сделал, но меня не услышали. Тебе не понять, как сгораешь от жажды мести! Невдомёк, каково это, осознавать, что ты не способен на ответ и не можешь дать сдачи. И, соглашаясь, что ты жалок и ничтожен, что никто в этом мире, пыль, ты настолько сходишь с ума, что ночами не можешь уснуть! Знаешь, Слава, сбежать из Григорьевска было не так уж и тяжело, от себя, своих принципов, идеалов оказалось гораздо сложнее, почти невозможно! Но я смог! Я справился со всем этим! И заметь, не забухал, не заторчал, как большинство сломавшихся! Я просто забыл! Навсегда! Заставил себя забыть! Всё забыть! И начал жить по-новому! И тут, бабах, ты! На хрена?! Тебе реально других городов мало?! А в том городе, где мы родились, тебя что не устраивало?! Ты невинных не избивал! Что тебе мешало дальше хорошо служить там?!
– Короче, успокойся, людей разбудишь, – остановил Киреев.
– И хорошо, поквартирник сразу проведу. Не мешайте работать, товарищ капитан, – Олег взялся за ручку двери подъезда, сделал шаг внутрь, но обернулся и совершенно спокойно, ровным тоном сказал. – Пошел ты, Слава. Номер моего телефона тебе? Обойдешься.
–Короче, я наберу, когда в себя придёшь, – кивнул Киреев и вернулся к машине. – И подробную справку о проделанной работе дежурному оперу главка не забудь скинуть. Психопат.
– Без сопливых стажёров знаю, что делать!
