– Возможно, убийца спешил, – сказал Ерошкин и тут же поправился: – Спешила. Не хватило терпения ждать, пока бабушка уснет. Не терпелось поскорее приступить к поискам ценностей. А может, Белкина чем-то убийцу разозлила.
Это Аделаида могла. Она была очень несдержанна на язык и, как большинство пожилых людей, любила поучать молодежь. Вот только Нина не отличалась вспыльчивостью. Да, туповатая, да, легкомысленная, да, влюбчивая. Но не злая, не гневливая, не раздражительная. Нрав у нее был мягкий, характер уживчивый. Не стала бы она бить старушку по голове хрустальной вазой. И клофелином травить не стала бы.
– Не беспокойтесь, Татьяна, мы все выясним, – прервал мои мысли следователь. – Посмотрите, пожалуйста, вы когда-нибудь видели эту шкатулку?
Ерошкин показал мне раскрытую лакированную шкатулку, расписанную яркими цветами. Она была почти пустой. Внутри лежала цепочка из белого металла с православным крестиком и кольцо с выгравированной надписью: «Спаси и сохрани». В углу болталась розовая пуговица с блестящим камушком в серединке.
– Никогда этой шкатулки у Белкиной не видела. Но ведь нас с ней не связывали настолько близкие отношения, чтобы…
– А какие-нибудь украшения вы на ней видели? – перебил меня Ерошкин.
Я задумалась.
– Видела. Сережки с кирпичного цвета камушками. Да, точно! Она еще сказала, что это агаты. Старинные, достались ей от матушки. Кольцо еще было.
– Это? – спросил следователь, указывая взглядом на шкатулку.
– Нет, золотое, массивное, с большим красным камнем. Типа рубина. И другое кольцо, поменьше, с жемчужиной. Да, точно, и такие же серьги один раз на ней видела. Еще цепочку видела, но не эту, а золотую. Она всегда у нее на шее была.
– Значит, были у бабушки украшения, были, – радостно закивал Ерошкин. – А сейчас нет.
– А на ней, когда ее нашли, что-нибудь было?
– На трупе-то? Ничего. Абсолютно ничего. Только наручные часы в кармане халата и заколка. Может, еще что-нибудь пропало? Посмотрите внимательно, Татьяна.
Я оглядела комнату. У стены стоял старый трельяж с зеркалом, перед которым выстроились фарфоровые фигурки. Коричневая собачка с отбитым хвостиком, медвежонок с бочонком меда, красавица в русском костюме с выщербленным локтем – все это, вероятно, имело какую-то ценность для любителей фарфора советского периода. Но убийцу они не заинтересовали. Белый ангелок с умильным детским личиком – а это уже современный ширпотреб, такие фигурки продают на каждом углу. Наверное, подружка Марья Семеновна подарила его Аделаиде на 8 Марта. Или на Новый год. Пыльная фарфоровая конфетница, разукрашенная аляповатыми цветочками, наполненная разной мелочевкой. Ничего интересного: булавки, медные монетки, сломанная перламутровая заколка, помада, крошечный флакончик из-под духов, старые ключи. Все это и раньше тут было. Я отошла от зеркала и посмотрела на стену. Вот оно!
– Вот там висела картина! – я указала пальцем в темное прямоугольное пятно. Вокруг прямоугольника светлели выгоревшие обои. – А теперь ее нет. Но кому могла понадобиться копия «Алёнушки» Васнецова?
– Эта? – спросил Ерошкин, доставая из-за шкафа картину и поворачивая ее холстом ко мне. Аленушка печально смотрела на темную воду с застывшими на ней листочками.
– Да, она. Это вы ее сняли со стены?
– Нет. Она тут и стояла.
Значит, ее сняли убийцы. Но зачем? Даже младенцу понятно, что это копия. Оригинал висит в Третьяковке под надежной охраной. Может, искали бриллианты? Неужели скромная старушка Белкина на самом деле была подпольным миллионером? Нет, не думаю, что Аделаида прятала камушки в раме. Может быть, она сама убрала картину за шкаф, потому что «Аленушка» ей надоела?
