Валентин вскоре понял отличие молитвы от медитации. Здесь тоже нужно было трудиться, чтобы чего-то достичь, но «трудиться» иначе. Это был другой путь и другой мир, дотоле неизвестный ему.
Прошло несколько лет… Благодаря Елене в жизни Валентина произошли резкие перемены. Она помогла ему сделать один важнейший решительный шаг, тяжелый, но абсолютно необходимый для его дальнейшей судьбы. Шаг, определивший его будущую жизнь, а потом… потом отошла в сторону, предоставив ему выплывать.
Валентин уже не ходил в «группу» и хотя покрестился, но еще далеко не стал верующим церковным человеком. Они договорились встретиться по деловому вопросу: Елена должна была принести долг. Ожидая встречи, Валентин находился в состоянии раздвоенности. Вспоминалась недавняя поездка в Оптину пустынь, Всенощное бдение во Введенском храме. Как он стоял перед Казанской иконой, а лучистый взгляд Богородицы, казалось, прожигал что-то в глубине его души, его сердца… Еще вспоминались слова одного послушника о том, что у Рерихов нет самого главного – нет покаяния. Да, теперь он четко проникся мыслью, точнее образом букета, стоящего в вазе, у которого подгнили основания стеблей. Этот букет – сам человек, его душа, сотворенная Богом. Перебирал он в памяти и свои возникшие «нестыковки» с Еленой: ее терпимость к личности Блаватской, лояльность к мантрам и белой магии.
И все же, и все же всплывали в сознании незабываемые эпизоды «занятий»: то чудные картины природы, то бережные и точные слова наставлений Елены. А еще – возникавшее удивительное чувство полной гармонии, возвышенные, светлые состояния души, пережитые в «группе». Тогда ему становилось невыразимо грустно. К тому же и предчувствие верное возникло, что теперь он снова будет болеть и скоро не сможет бежать вдоль Реки так, как прежде: будто лететь…
И вот – они встретились. Разговоров особых не было. Елена отдала Валентину солидную пачку советских купюр: денег, взятых на покупку дома. Честно отдала долг, хотя несомненно знала, что эти деньги скоро пропадут, превратятся в бумагу. Они обменялись взглядами. У Валентина прямо заныло, защемило что-то в груди…
– Запиши телефон, – на прощание сказала Елена.
– Ее зовут Татьяна. Через нее ты, если захочешь, сможешь связаться со мной. Возьми ручку… Валентин второпях вытащил свою белую записную книжку, открыл ее где-то посередине и нацарапал продиктованные цифры.
Через несколько дней он собрался позвонить. Но, найдя нужный номер, обратил внимание на текст, расположенный над ним. То были выписанные из свежего московского журнала безсвязные строчки поэта – обэриута Александра Введенского:
Звали первую светло,
А вторую – помело.
Третьей прозвище Татьяна,
Так как дочка капитана…
Это была явная подсказка. Один из тех знаков, различать которые научила его Елена. Валентин положил трубку.
ПОСЛЕДНИЙ ШТРИХ ПЕРЕД УХОДОМ
В молодости на своих фото в тридцатилетнем возрасте Нина была просто красива. Не броской красотой модели, но спокойной и ровной безупречностью пейзажа, отраженного в плавных, медленных водах. Она и теперь была еще хороша. Правда, зрелые годы выдавали ее руки и – никуда не денешься – мелкие морщинки, появившиеся на лице.
Все, что делала Нина, у нее получалось легко и свободно, причем в совершенной форме. Это особо восхищало в ней Сутурина, хотя придавало его чувству к ней оттенок эгоистического комфорта. Еще он высоко ценил душевную деликатность Нины: умение, окружая заботой и теплом, соблюдать дистанцию, не посягать на его личное пространство. Несомненно, ее поздняя безоглядная любовь была глубже и уязвимее, чем у него, еще не достигшего сорокалетней черты, но имевшего уже изрядный опыт разочарований и разлук. Впрочем, что тут мерить – это ведь не сила тока…
