– Восток – Страннику. Приём.
– Восток-один на связи. Приём.
– Восток-один, здесь Странник-один. От меня на юго-запад движется группа из двух дезертиров, а догонять очень не хочется. Сможешь перехватить? Готов передать данные. Приём.
– Восток-один данные принял. Приём.
– Уточняю. Оба вооружены автоматами, гранат нет. Опыт минимальный, особых навыков не замечено. Напуганы. Пеленг только на оружие по вторичному каналу. Приём.
– Принято. Разберёмся. Конец связи.
– Удачи. Конец связи.
Вот так. Меньше минуты переговоров – и проблема решена. Как всё-таки хорошо, когда есть связь и поддержка, но эта лафа закончится уже завтра. То есть связь, конечно, останется, не зря же мы тащим с собой ретрансляторы, но о поддержке придётся забыть – кавалерии из-за холма уже не будет. А ведь ещё лет пять назад о таком даже мечтать не решались – связь работала от силы на пару километров, а патрули не катались как по проспекту, одуревая от скуки, а редко возвращались без потерь и практически никогда без раненых.
Кстати, заметил интересную закономерность: если в армии что-то прижилось, то оно будет только улучшаться, модернизироваться, усложняться, но ни в коем случае не изменяться. Наглядный пример – наша радиосвязь. Сперва долго-долго до военных просто не доходило, зачем же связь каждому бойцу. Дошло. Внедрили. Теперь каждый шлем оборудован рацией, которую при необходимости легко оттуда вытащить и носить без шлема и бронекомбинезона. Вроде бы все хорошо, но зачем, скажите на милость, мы до сих пор талдычим эти «Приём» и «Конец связи»? При современных технологиях нет никакой разницы ни в стоимости производства, ни в сложности эксплуатации между симплексной и обычной телефонной связью. Наверное, пройдёт ещё лет сто, прежде чем случится очередная революция в мозгах и бойцы наконец смогут разговаривать как нормальные люди. Но это все так, лирическое отступление, а для связи главное надёжность, мелкие неудобства не в счёт.
Решив проблему с дезертирами, мы отправились дальше, но на всякий случай я приказал одному из штрафников отслеживать положение оружия на вторичном канале. Все-таки эти два придурка были не единственными ненадёжными членами экспедиции.
Ближе к вечеру моя разношёрстная команда (так и подмывает назвать бандой) более или менее втянулась в ритм и сержанту уже не приходилось постоянно подгонять отстающих. За час до заката я отдал приказ сталкерам, идущим в передовом дозоре, искать место для привала. Может быть, через день-два мои бойцы и смогут двигаться по ночам, но сегодня это будет для них явно непосильной задачей. Место нашлось быстро – это был небольшой овражек, вытянувшийся с востока на запад. На склонах нашлось несколько валунов вполне приличного размера и десяток деревьев, что позволяло устроить достаточно эффективную охрану лагеря. Сталкеры доложили, что аномалий, следов заражения и прочей гадости в овраге и прилегающих окрестностях нет, а на северном склоне даже есть небольшой родник с чистой водой. Посоветовавшись с Якутом, я решил, что место идеально подходит для первой ночёвки, и отдал приказ разбивать лагерь.
Две пары штрафников пошли готовить места для часовых. Сталкеров я отправил разведать ближайшие подступы к лагерю и установить сигнальные мины, остальной личный состав под руководством сержанта нацелил на разбивку лагеря и приготовление еды, а сам приготовился писать рапорт командованию с отчётом за первый день экспедиции, но мои планы были грубо нарушены появлением двух каторжников. И, судя по их лицам, пришли они ко мне явно не с хорошими новостями. Якут, у которого, похоже, и на затылке есть глаза, тут же оказался у меня за левым плечом и, я уверен, с рукой на кобуре. Однако наши собеседники всем своим видом демонстрировали отсутствие каких-либо недружелюбных намерений: оружие они аккуратно сложили на рюкзаки шагах в пяти от меня и подошли уже с демонстративно пустыми руками.
