О, близкие еще к младенчеству народы!
Ведь о грамматике не думали они,
А пели уж стихи великой Илиады,
И эта песнь жива еще по наши дни
И служит нам еще, как ключ в степи, отрадой…
Я каюсь, милый мой, брани меня, ругай,
Иль действием весны на разум объясняй,
Но мысли странные в уме моем рождались,
Представил живо я наш непонятный век,
Все, что мы видели, чем жили, вдохновлялись
И, как игрушкою наскучив, в быстрый бег
От старого вперед все дале устремлялись;
Припомнил лица я, и страсти, и слова,
И вопль падения, и клики торжества,
Что вырывалося внезапно, вдохновенно,
Что было жизнию, казалось, всей вселенной,
В чем каждому из нас была и роль, и честь, —
И вдруг подумал я – пройдет столетий шесть,
И кинется на нас ученых вереница!..
Я думал – Боже! как их вытянутся лица,
Когда в громаде книг, что наш оставит век,
Ища с трудом у нас Сократов и Сенек,
Найдут какие-то печальные заметки —
Сухого дерева раскрошенные ветки!
Увидят кипы книг, истлевшие в пыли,
Где правила ремесл в науки возвели;
Там сочинение, под коим гнется полка, —
«О ценности вещей в правленье Святополка».
Увидят, что у нас равно оценены
За остроту ума и реалист, и мистик;
Там цифры мертвые безжизненных статистик,
Романы самые статистикой полны…
Найдут, как тщилися тугие корнесловы
Язык наш подвести под чуждые оковы;
Откроют критиков и важных, и смешных;
Грамматиков – и, ах! несходство между них!
Историков идей, историков событий,
Историков монет, историков открытий…
Но, исчисляя тут познаний наших круг,
Одну припомнил я науку, милый друг,
И так захохотал среди ночного мрака,
Что спавшая в сенях залаяла собака.
Ведь мало нам наук и сложных, и простых!
Нам мало даже книг, хоть перечесть их мука!
Для нас нужна еще особая наука —
История… чего?.. Да этих самых книг!..
Но мой шутливый смех и грустию сменялся,
И с горем пополам, ей-богу, я смеялся,
Покуда крепкий сон меня не уломал.
Когда ж проснулся я, восток зарей сиял,
Летели облака с зардевшими краями,
Как полчища, пройти пред царскими очами
Готовые на смотр; и несся пар седой
Над сталью озера; земля ночным морозом
Была окреплена с подмерзнувшей травой,
И тонкий лед звенел, дробяся под ногой.
Пора уж двигаться ночевщикам-обозам!
Взъерошенный мужик уж вылез на крыльцо
Расправить холодком горячее лицо
И мрачно чешется… Там мальчуган пузатый
Впросонках поднялся и выскочил из хаты,
И стал, как Купидон известный у ключа…
Весь дом задвигался, зевая и ворча.
Пора на рынок в путь ленивому чухонцу…
Телеги тронулись… И мне коня! И в путь!
Куда?.. Куда-нибудь! Да хоть навстречу солнцу!
О, радостная мощь мою подъемлет грудь!
Дыханье так свежо и вылетает паром!
И мысль во мне кипит, светлея и горя,
Как будто глянула и на нее заря,
Пылающая там, по небесам, пожаром!
Как будто кто-то мне таинственно шептал,
Когда вчерашний бред я свой припоминал,
И – «радуйся! вещал, что ты рожден поэтом!
Пускай ученые трудятся над скелетом,
Пусть строят, плотники, науки прочный храм!
Мысль зданья им чужда, – но каждый пусть келейник
Несет соломинку на общий муравейник!
Ты ж избран говорить грядущим племенам
За век, за родину! Тебе пред светом целым
Глаголом праведным и вдохновенно смелым
Их душу возвестить потомству суждено!
Ученым – скорлупа! Тебе, певец, зерно!
В тебе бьет светлый ключ науки вечно новой!
В тебе живая мысль выковывает слово —
Пусть ловят на лету грамматики его:
Оно лишь колыбель созданья твоего!
Пускай родной язык непризванные мучат,
