– Я не чувствую ничего опасного или злого, что поселилось бы у него внутри, – сказала она наконец. – Словно прикасаюсь к младенцу.
– Младенец! – фыркнул Гаррос. – Да поразит меня безумием бог Мудрости, если это не самый большой младенец, которого я когда-либо видел!
Лайрэ убрала руку.
– Что еще ты можешь сказать мне? – спросил Гаррос.
– Обычно ты задаешь вопрос, а человек, к которому я прикасаюсь, отвечает, и я узнаю через прикосновение, правду или неправду он говорит, – медленно произнесла Лайрэ. – В этот раз все было… иначе.
Гаррос перевел взгляд с бесчувственного тела незнакомца на Лайрэ, которая и сама в этот момент показалась ему чужой.
– Ты здорова? – мягко спросил он. Лайрэ сильно вздрогнула.
– Да.
– Похоже, ты где-то не здесь.
Улыбка далась ей с большим трудом.
– Да – это свойство Дара… ты же знаешь…
– Прости меня.
– Ты ни в чем не виноват. Боги посылают нам не больше того, что мы в силах вынести.
Улыбка Лайрэ угасла, и у нее в памяти вновь зазвучали слова пророчества.
Смерть беспощадной лавиною
Рухнет на мир…
И водопадом низринувшись
Его сокрушит…»
* * *
Аромат тиса и пиний наполнял усадьбу Лайрэ. Трепетало пламя свечей в подсвечниках и лампионах. Оно освещало дрожащим золотистым светом человека без имени. Человека, находящегося в плену сна без сновидений.
Лайрэ точно знала, что ему ничего не снится, потому что последние два дня она провела, втирая целебные снадобья в его тело. За это время она не уловила в нем ничего нового. Не исчезло и удовольствие, которое она испытывала, когда прикасалась к нему. Оно было сейчас столь же острым, как и в самый первый раз. Вид крепких веревок, которыми он был привязан к остову кровати, заставил ее нахмуриться. Гаррос сказал, что либо незнакомец будет связан, либо один из дружинников Гарроса останется рядом с Лайрэ. А как же иначе если спящий вдруг проснется и окажется, что он и есть тот враг, которого она боится.
Лайрэ не знала, что будет делать, если это случится. Ей не хотелось даже думать об этом…
Работая, Лайрэ разговаривала с незнакомцем, пытаясь воздействовать на него словами, теплом своего прикосновения и острой, целительной силой ильяра. В ответ лишь размеренно вздымалась и опускалась широкая грудь незнакомца.
– Мой избранник пришедший из безмолвия, – еле слышно сказала Лайрэ, как говорила уже много раз. – Как ты оказался в Священном Круге? Ты был один? – спросила Лайрэ. – Скажи – ты был один?
– А твои глаза? Может быть, они серые, как лед и зимний день? Серые, как у Андола Андола? Или темнее? Говорят, у Молота Орков темные глаза.
Дыхание незнакомца оставалось по-прежнему глубоким и ровным.
– Я молюсь, чтобы ты оказался безвестным, – прошептала Лайрэ.
– Может быть, ты снял свою одежду, чтобы пройти в священный круг и поспать в безопасности у подножия йиллайины?
Незнакомец издал какой-то еле различимый звук.
– Да, – оживилась Лайрэ. – О да, мой воин. Выходи на свет. Оставь позади все тени мрака.
Хотя незнакомец ничего не ответил, Лайрэ ликовала. Мало-помалу он всплывал из глубин этого странного сна. Она ощущала, что ему приятны ее поглаживания и растирания, ощущала это так ясно, как если бы он сам ей это сказал.
Но и сейчас ей не передавалось от него никаких образов, никаких имен, никаких лиц.
– Где ты прячешься, мой возлюбленный? – спросила она. – И почему?
Лайрэ отвела густые, чуть вьющиеся волосы со лба незнакомца.
– Даже если ты чего-то боишься, тебе все равно пора проснуться. Иначе ты навсегда останешься во мраке, который не кончится до самой смерти.
