Пришельцы ниоткуда - страница 41

– Синзунский звездолет, – сказал Сззан. – Должно быть, намечается заседание Совета.

– А тебе не нужно на нем присутствовать? – спросил я Ассзу. – Может, отложим опыт?

– В этом нет нужды. Совет соберется лишь к вечеру. Времени у нас с запасом. Мы пойдем туда вместе – познакомишься со своими братьями по красной крови.

Далеко внизу, среди синих волн, появился остров. Сразу же после посадки мы направились в лабораторию. Там, наблюдая за приборами, сидел Сиансси, первый ассистент Ассзы.

– Он спит, – сказал Сиансси. – Но после того, как у него побывал тссемлянин, к нему не подступиться. Он смял еще одного робота.

Впервые я услышал, а не прочитал мысленно имя, которое нам дали хиссы: «тссемляне» вместо «земляне».

– Распорядись срочно модифицировать усилитель мыслей, чтобы… тссемлянин смог надеть его под шлем скафандра. Он сейчас спустится еще раз. Может, ему удастся установить связь с мисликом.

Молодой хисс на пару мгновений задержался в дверях, глядя на меня. Наверное, я ему казался почти таким же чудовищем, как и мислик.

Мы включили экран. Мислик не шевелился и сейчас особенно походил на неподвижный кусок металла. И тем не менее перед нами было могущественное создание, наделенное невероятной способностью гасить звезды!

– Когда будешь в крипте, следи за ним внимательно, – сказал мне Ассза. – Прежде чем взлететь, он всегда чуть-чуть приподнимает переднюю часть тела. С этого момента до взлета остается около одной тысячной базика. Тотчас же уходи!

Переделка шлема заняла целый базик – черт, мне все еще кажется, что я на Элле! – по-нашему, около часа с четвертью.

Облачившись в скафандр, с усилителем на голове, я потихоньку вошел в крипту. Мислик лежал ко мне «спиной». Не отходя далеко от двери, я включил усилитель.

В тот же миг меня захлестнула волна отчаяния, шедшего извне, – отчаяния мислика: такое страшное ощущение затерянности и одиночества, что я едва не закричал! Стало быть, это существо, не имеющее ни чувств, ни разума в нашем смысле слова, было способно страдать! Но, как ни парадоксально, существо, столь отличное от нас, показалось мне еще более ужасным именно из-за этой его схожести с нами. Не в силах больше выдерживать это, я отключил усилитель.

– Ну что? – спросил Ассза.

– Он страдает, – ответил я, потрясенный.

– Внимание! Мислик пробуждается!

Да, мислик задвигался. Как и в прошлый раз, он медленно полз прямо на меня. Я снова включил усилитель. Но теперь вместо страдания навстречу мне струился поток ненависти – холодной, дьявольской, всепоглощающей ненависти! Мислик был уже близко. Я схватился за тепловой пистолет. Мислик замер, и поток ненависти сделался еще более яростным: я ощущал его почти физически, как леденящую вязкую струю. Тогда и я в свою очередь принялся передавать.

«О мой металлический собрат! – думал я. – Я не желаю тебе зла. Зачем вы и хиссы уничтожаете друг друга? Почему законом вселенной должно быть убийство? Почему один род должен истреблять другой род, почему господство одних несет смерть другим? У меня нет к тебе ненависти, странное существо. Видишь, я прячу оружие в кобуру!»

Вряд ли он меня понял. Но по мере того, как я передавал, ненависть его уменьшалась, отходила на задний план, уступая место удивлению, но не угасала. Мислик не шевелился.

Вспомнив утверждения философов о том, что законы математики должны быть едины для всей вселенной – кстати, хиссы, насколько мне помнится, говорят то же самое, – я стал думать о квадратах, прямоугольниках, треугольниках, окружностях. Сначала я ощутил еще более сильную волну удивления, затем на меня хлынул поток образов: мислик отвечал! Увы, вскоре я убедился, что между нами нет и не может быть ничего общего, что даже малейшее взаимопонимание невозможно. Образы были расплывчатыми, как ускользающие сны. Порой мне казалось, что я улавливаю странные фигуры иного мира, где существует более трех измерений, или мира, измерения которого совсем непонятны для нас. Но едва я начинал их осмысливать, как они исчезали, оставалось только горькое сожаление о том, что я не в силах преодолеть незримую преграду, отделяющую меня от этих построений, совершенно чуждых нашему разуму. Предприняв последнюю попытку, я начал думать о числах. Результат оказался прежним. В ответ я уловил нечто абсолютно непередаваемое, непостижимое, разделенное промежутками, когда всякая связь прерывалась. Я попробовал общие образы, но ни один не вызвал ответа, даже образ звезды, сияющей в черном небе.