– На меня музыка действует иногда неожиданным образом, – с воодушевлением делился паренёк, стараясь идти ровнее и в ногу с женщиной. – Особенно вот такая…
Серафим остановился и запел! Людмила Ивановна широко открыла глаза и внимательно вслушалась. Подобное она слышала впервые. Пение было без слов и напоминало что-то старинное, церковное. Она вдруг почувствовала, что растворяется в мелодии и куда-то улетает.
Невероятное происходило и с Серафимом…
На каменистой равнине отчётливо были видны следы прошедшего боя: тела погибших воинов в самых разных позах, разбросанное оружие – копья, мечи, стрелы, – отчётливый запах крови и кружащие стаи стервятников. На краю побоища неровными рядами выстроились вооружённые воины в латах и шлемах. Чуть в стороне расположились лучники. Их лица были разгорячёнными, излучающими дух победы! Перед ними колыхалась немногочисленная, беспорядочная толпа других воинов, но уже без оружия и защитных доспехов. Очевидно, это были побеждённые. Их глаза выглядели потухшими, а лица обречёнными. Среди них много было раненых в крови, с разной степенью увечья.
Между этими двумя сторонами на белом, арабском скакуне, гарцевал полководец. Гордая осанка, строгий, остроконечный шлем и суровое, в многочисленных шрамах, лицо сразу же привлекли внимание Серафима (он только подошёл и на него ещё никто не обратил внимание).
– Эй, вы, воины поверженного народа! По римским обычаям, вам перед смертью предоставляется право последнего желания. Выполнимое, конечно, в вашем положении. Кто из вас ответит за всех? Кому вы доверите исполнение этого священного права? Смелее! Умереть нужно достойно!
Конь, словно почувствовал трагичность момента, заволновался, закусил удила и стал нетерпеливо перебирать ногами. Но полководец умело осадил его, ожидая ответа. Ждать пришлось не долго. Неровный строй раздвинулся и вперёд вышел малорослый, но плотный человек. Засохшая кровь чёрной неровной полосой пересекала его лоб, глаз и щеку. Он хмуро глянул уцелевшим глазом на предводителя римлян и хрипло сказал:
– Наши предки покидали мир земной всегда достойно. И мы не станем срамить их память и бренный прах. Так что дозволь нам принять кончину под звуки боевого гимна наших отцов и дедов…
– Вы хотите спеть боевую песню под аккомпанемент стрел и предсмертные вопли ваших соплеменников?
– Да. Только так.
– Удивительное желание. Мне ещё не приходилось уничтожать врагов таким образом. Но – ваше желание священно и даровано нашим римским императором, повелителем Мира! Начинайте!
Раненый воин выпрямился, лицо его просветлело. Он глубоко вздохнул, набирая в лёгкие побольше воздуха, и начал петь. Голос его сначала хрипел и срывался, но постепенно крепчал. Смельчака постепенно поддержали остальные. Песня усиливалась и разрасталась! В её звуках и словах прославлялась родная земля, вспоминались покинутые матери и отцы, любимые, жёны и дети. Она звала к смелости в бою, стойкости духа и… обязательной победе над врагом.
Песня только набирала силу, когда полководец-римлянин махнул рукой лучникам. Рой стрел взметнулся в небо и стремительно понёсся на поющих. Первые тела, пронзённые безжалостными орудиями смерти, в конвульсиях попадали на землю. Уцелевшие же продолжали петь, причём ещё громче и торжественнее.
– Стойте! – звонко вскрикнул Серафим, поражённый картиной побоища беззащитных людей. – Мужество и смелость должны награждаться жизнью, а не смертью!
