И было куда объектив наводить! Дамы все шикарные, первейшей свежести, никакой анорексии, все расцветают и стремятся на первом встречном испытать свои чары. Он подошел к нам ближе и, не скрывая плотоядную, совсем непедагогичную улыбку, обратился к северной красотке с ангельскими глазами и длинными богатыми ножками.
– Наташенька, можно вас попросить? Вы не могли бы пройтись вдоль волны?
Натусик продефилировала. Повалялась в пене, сверкающая вышла из воды и чегой-то там ему пролепетала – «да, помню, съемка в шесть».
Однако время для пляжной охоты было выбрано неудачно, солнце жгло нещадно, и девочки попрятались в апартаменты.
– Вот моя любовь… – Наталья вытащила из сумки конверт с фотографиями и раскидала их по кровати. – Он художник, на три года старше, носит меня все время на руках. Говорит «ты мой ангел».
Выскочили снимки, где она совсем голая. Я постеснялась спросить, она сама сказала:
– Мы с ним решили узнать всё вместе. Купили книжку «Искусство любви» Вислоцкой…
– Да? – удивилась я. – И мы купили… и тоже… на три года старше…
Антон, Антон Николаич Страхов, с которым мы начали изучать «Искусство любви», целый месяц провалялся в моем чемодане. Я так ни разу и не достала его фотографию. Зачем смотреть? Я попрощалась с ним навсегда, как раз в тот день, когда садилась на сочинский поезд.
Антон пришел проводить меня в лагерь. Нарисовался в прихожей: кровь с молоком, татаро-монгольское иго во плоти, здоров, пахуч, с букетом. Снимает белые туфли, осторожно наступает белыми носочками, по-кошачьему, оглядываясь, намекает на шлепанцы. Откуда в нашем доме мужские шлепанцы?
– Антон! – вспорхнула к нему мама в новом платье и побежала на кухню.
Оттуда уже несло горелым. Обед-то у нас торжественный. Скатерка новая. Диван переставили. Полы блестят.
Пока мама поет на кухне, Антон достает свою маленькую фотографию, для документов, и кладет мне в карманчик на груди.
– Возьми, а то забудешь там меня…
– Почему забуду? – сижу я у него на коленках и качаю босой ножкой.
– Целый месяц в твоем возрасте – это очень много.
По лестнице с маленькой темной мансарды спускается старая гарпия – моя бабушка.
– Это кто ж так надушился? А?
– Здравствуйте, Валентина Карповна, давайте я вам помогу…
Антон подносит к столу старушечье кресло. Бабушка резво прыгает на подушку.
– Ой, спасибо… Хоть ты за мной поухаживаешь… – Она кокетливо подмигивает.
Женщины всех возрастов любят кучковаться рядом со Страховым. С одной стороны, они видят в нем большое теплое тело, с другой – чувствуют душевное родство, есть в нем что-то бабье. Даже наша молочница Татьяна не удержалась, протиснулась за стол и пялится. Чего села? Молоко принесла – и топай к своим детям. Сколько их там в твоем выводке? Пять или шесть?
– А мы вот Соньку на море провожаем. – Мама вынесла корзинку пирожков.
В жизни никогда до пирожков не опускалась, а сегодня черт ее дернул. Но корзиночка была прикольная, с едой у нас всю жизнь проблемы, зато с декором – все ок.
– Ох! Ты глянь-кося… На море? – по-козьи моргнула Танюха.
– Да, сама путевку раздобыла! Оторвала у этих райкомовских сволочей! – похвалилась мама. – Пусть съездит. Теперь и не знаешь, когда еще придется… с этой демократией.
– Я-то хоть пожила при коммунизме, – влезла бабушка. – Весь юг объездила. Весь юг! В Сухуми была, в Адлере была, в Пицунде была, в Сочи была, в Ялте была… А уж в Анапе… и не считала. Коньяка сколько привезла! Вина марочного! Все вот они, – она ткнула на маму и на кого-то еще в воздухе, – все у меня перетаскали. А теперь пойди… найди хороший коньяк.
