Данилов шел по дому. Картины, картины. Шкафы с золотыми и серебряными кубками, какие-то шкатулки и ларцы редкой работы. Хрусталь в серебре. Подносы, кувшины.
– Муравьев! – крикнул он.
– Слушаю вас, Иван Александрович.
– Пойди в райотдел, позвони в Москву, пусть пришлют специалиста по антиквариату, желательно опытного искусствоведа.
– Слушаюсь.
Санитары выносили из дома трупы. У забора милиционеры сдерживали толпу любопытных. Все как обычно. Такая у них работа. Хорошо, что обошлось без потерь. Правда, он провалил операцию.
Три трупа. А ему нужны не покойники, а свидетели. Ах, как нужен ему был живой Розанов. Ведь он являлся связующим звеном между бандой и рынком. Розанов, Розанов… Кто же мог подумать, что ты на такое решишься? Обычно жулики любят себя, боятся смерти. А этот? Ну прямо гвардейский корнет, уличенный в нечестной игре.
Данилов вошел в кабинет, сел к столу, выдвинул ящик. Нож для разрезания бумаги, словно сотканный из тонкой серебряной паутины. Золотой портсигар с алмазным орлом на крышке, старинный кремневый пистолет с золотой насечкой, фигурки каких-то животных с камнями вместо глаз.
В ящиках правой тумбы лежали документы районного отделения ВОСа, конспекты для занятий в юршколе. В левой тумбе в верхнем ящике пачка чистой бумаги и конверты.
Данилов начал перебирать их. Конверты были еще довоенные, с красивыми глянцевыми марками. В один из них что-то вложено. Иван Александрович раскрыл конверт, вынул листок бумаги в косую линейку с прыгающими буквами, написанными химическим карандашом.
«Дорогой Отец! У нас здесь тихо. Город обстреливают, но ничего, мы отсидимся. Посылку твою получил и пустил в дело. Брат передает тебе цацки. Торопись, так как положение с продуктами улучшается. Посылаю тебе бумагу. Печатай новые талоны по присланным образцам. Это дело золотое. Слона придерживай. Пусть не светится. С января к нам обещают пустить паровоз. Ищи связи. Я не хочу, чтобы Брат рисковал. Твой Николай».
Данилов пробежал письмо еще раз. Есть зацепка, есть. Только ради этого стоило штурмовать этот дом. Он подумал о разговоре с начальником, и стало муторно на душе. Как человек самолюбивый, Иван Александрович не любил никаких замечаний. Все-таки странная служба у них. Строгая. И ценят тебя не за прошлое, а только за настоящее. Все, что ты сделал хорошего раньше, зачеркивается одной сегодняшней ошибкой. Потому что за каждым промахом человеческие жизни.
– Иван Александрович, – подошел начальник райотдела, – закончили обыск.
– Что нашли?
– Станок печатный, самодельный. На нем они отрывные талоны к карточкам делали. Только талоны не московские. Продуктов много, ценности, конечно, четыре комплекта офицерской формы старого образца, знаки различия военно-медицинской службы. Два пистолета «ТТ», патронов триста сорок штук, семьсот тысяч денег.
– Богато он жил, а, майор?
– Да уж. Под носом, можно сказать.
– Себя не вините. Таких людей ухватить трудно. Засаду оставлять не будем. Я не думаю, что после нашего сражения кто-нибудь придет сюда. Но посмотреть за домом следует.
– Сделаем.
Данилов и начальник
Он долго смотрел на Данилова, постукивая карандашом по столешнице. И каждый удар неприятно и резко отдавался в голове Ивана Александровича.
Начальник молчал, тикали часы, карандаш стучал по столу. Пауза затягивалась, и Данилов мучительно ожидал начала разговора.
Он не снимал с себя вины сегодня, как, впрочем, и всегда. За много лет работы в органах он научился нести ответственность за свои поступки, но каждый раз, когда его вызывали на ковер, Данилов чувствовал себя маленьким реалистом, принесшим на урок дохлую крысу.
