На площадке «Танца Анхо» опаска вытеснила расслабленность. Люди сутулились, пригибались над столиками. Тихие голоса сменились шипящими шепотками. С моего места все здесь походили на заговорщиков.
– Возьми любой город Эридрои… – Я снова повернулась к Коссалу. – Всюду плетут сказки о старых богах.
– Здесь, по-моему, сказками не ограничиваются, – заметил Коссал. – Одно дело травить байки у камина, а другое – подпилить опоры переправы, скормив прохожих крокодилам.
– Местные мифы укоренились глубже, потому что правды горожане своими глазами не видели.
– Правда всплывает, куда ни глянь. Ты про которую?
– Я о правде богов. Первые поселенцы Домбанга тысячи лет назад бежали сюда от войн с кшештрим. Они нашли в дельте укрытие, одно из немногих мест, куда кшештрим не добрались.
– Если уж их покорил Аннур, ставлю свою задницу, что и кшештрим это было по силам, – фыркнул Коссал.
– Может, они и справились бы со временем. Но времени у них не было. Младшие боги снизошли в человеческих телах и переломили ход войны. – Я покачала головой. – Только жители Домбанга ничего об этом не знали.
– Слишком глубоко запрятались.
– Вести о молодых богах распространились по всему Вашшу и Эридрое, а сюда не добрались, – кивнула я. – Или добрались много позже, когда война тысячу лет как закончилась и город открылся для торговли. К тому времени сложились местные легенды, а те истории, что могли бы их заменить, ушли слишком далеко в прошлое и никого не вдохновляли.
Коссал задумчиво постучал пальцами по чашке и опять взглянул на меня:
– Тебя, однако, местная склонность к суевериям как будто не коснулась.
– Меня освободил великий бог.
– Нет, еще не освободил, – возразил Коссал.
– Ну так освободит. Ананшаэль что ни день оставляет в мире свой след. В отличие от так называемых богов дельты.
– Которых ты считаешь всего лишь выдумкой?
– Между выдумкой и подлинными бессмертными божествами, ползающими в камышах, я выбираю выдумку.
Жрец изучал меня, изнутри щупая языком впалую щеку.
– Бессмертны не только боги.
– Ты о кшештрим? – уточнила я, не сразу уловив его мысль. – Или о неббарим?
– Неббарим – это миф, – пренебрежительно отмахнулся Коссал.
– Как и кшештрим, – ответила я. – Теперь уже точно. Мы их всех перебили в войнах.
Коссал нахмурился, взял со стола свою флейту и, не поднимая к губам, обозначил пальцами несколько нот.
– Не всех.
Я уставилась на него:
– Ты думаешь, кто-то выжил? Скрылся?
– Я это знаю. – Его пальцы сыграли короткое арпеджио.
– Откуда?
– Большую часть своей жизни я охочусь за ними.
– Не всякий охотник находит добычу, – ответила я.
– Двоих я нашел. Обоих отдал богу.
Он проговорил это так равнодушно, так небрежно, будто зарезал овцу или выпотрошил рыбу, а не отыскал и убил последних выживших бессмертных. Подняв флейту к губам, он проиграл несколько нот веселой мелодии, которую мы слышали при входе в город, перевел мелодию в минор, замедлил темп, и плясовая вдруг обернулась заупокойной.
– Зачем бы кшештрим стали прятаться в дельте? – спросила я, еще не вполне поверив.
Коссал, проиграв несколько тактов, опустил флейту.
– Надо же им было где-то прятаться. На них это похоже.
– Зарывшись в грязь?
История описывала их иначе. Хроники рисовали кшештрим бездушными, но блистательными созданиями: зодчими, изобретателями, овладевшими недоступным человеку знанием.
– Став богами, – поправил жрец. – Обратив в свою пользу людское легковерие. Они могли задумать Домбанг как эксперимент.
