От силы месяц, если собирать дни на протяжении всего года воедино, хоть как-то отметились в моей памяти. Визиты психиатра. Или врача, который разговаривает с людьми. Больше ничего. Хм. Робкая попытка отца поздравить меня с днем рождения. Я оскорблен. Вновь. Несколько дней, в которые отец пытался поговорить со мной по душам. Но я не готов. Несколько дней, когда отец срывался. Видел то, чего быть не могло. Говорил, что хочет помочь мне, но, очевидно, помощь нужна была ему. Еще и психиатр этот. Что он хочет от меня? Ему не надоели мои отказы? Помоги лучше отцу.
Триста шестьдесят пять дней. Триста из них отсутствуют в моей памяти. Совсем.
Вы в курсе, что Александр Македонский знал в лицо и по имени каждого из тридцати тысяч своих солдат? А Ким Пик запомнил более девяти тысяч книг и мог читать две страницы одновременно.
Не могу смириться. Не могу. Триста шестьдесят пять дней в закрытом помещении. Комната. Один на один с собой. В чем смысл всего этого? Зачем? Для чего? Слишком тяжелые испытания. Что я плохого сделал в этой жизни. Я даже ни разу к восемнадцати годам не пробовал сигареты. Пиво? Пару раз. Слишком мало для таких страданий. Я ведь делился. Совсем не был жадным. Попрошайки на улице, детские дома, фонды помощи. Немного, но все же. Да, дрался. Да, обзывался. Да, обманывал. Да, спорил с родителями и учителями, Да, хамил. Да, обижал. Но я не был плохим человеком. Давал списывать, защищал слабых, помогал родителям по дому, учителям в школе. Здоровался с соседями, учил уроки, сочинял стихотворение маме на восьмое марта. Даже пел в школьном хоре. Я не был плохим. Тогда за что мне все это? Чем, каким поступком я заслужил такие страдания? Многие из моих знакомых ребят, матершинников, курящих и пьющих, двоечников продолжают жить с мамой. А я – нет. Где справедливость в этом мире? Я много думал. Сложившись калачом на кровати. Глядя из окна. Смотря в потолок. Думал о Боге, о мире, о людях. Это были мои мысли. Наивные? Возможно. Но честные. Искренние. Я был обижен. Мне было больно.
Прошел год. Годовщина со дня смерти. Год. Трудно поверить. Я не могу сказать, что мое состояние улучшилось. Оно и не могло улучшиться. Я уверен, что никогда и не улучшиться. Оно может быть другим, но не лучше. Просто другим. Лучше – уже никогда. Время лечит, но не вылечивает. Как с рукой. Отрубленную по локоть руку, время не вернет обратно. Заживет конечность, затянется. Но руки больше не будет. Протез? Это не то.
Я не могу сказать, что мое состояние улучшилось. Но туман беспамятства развеялся. Впервые за триста шестьдесят пять дней я готов был выйти из квартиры. Годовщина мамы. Боже, как больно. Как больно это осознавать. Я должен. Обязан. Первый раз на могилу. К ней. Отец был не один десяток раз. Я не мог. И зачем? Я каждый день видел ее в своих снах. Я разговаривал с ней. Зачем мне смотреть на холодный гранит. Мне не нужно смотреть на ее фотографию. Ее лицо всегда перед моими глазами. Всегда. И даже в тумане беспамятства она меня не покидала.
Отец уже одет. Мне плохо. Кружится голова. Слабость. Пот. Стараюсь держаться, чтобы отец не увидел. Ты еще не готов? – спрашивает он. Смотрю в окно. Десятки, сотни голосов. Что это? Митинг. Накануне девятого мая. Я приду чуть позже. На такси. Отец недоумевает, но вскоре соглашается. Ты знаешь где? Да. Отец ушел.
Мама. Слезы воображения.
