– Как ты, Димка, в детдом-то попал? – Спросил как-то, верховодивший местными подростками Борис Голован. – Родители твои где? Бросили, или в войну сгинули?
– Погибли мои мамка с батей… – Произнес в ответ Димка, и невольные слезы появились в его глазах.
– На фронте?
– Не а. Прямо в том селе, где мы и жили. Полицай прямо у меня на глазах их и сестренку из пистолета убил… Меня не тронули, от того, что не знал, где я заныкался. А я все видел из своего тайника. Откуда-то он взялся в нашем селе в самом начале войны. Все о том говорили, что приезжий он. По-немецки балаболил, как сами немцы. Он старшим среди полицаев был. Потом, когда уже Красная Армия через наше село прошла и немцев прогнала, полицаи снова из лесу вылезли. Видать, не смогли убежать вовремя. Может, специально немцы их оставили. В форме, какую все время таскали, и с автоматами. Сразу к нам домой. Отец сельсоветом командовал до войны. Потом партизанил. И снова в сельсовет вернулся. Там его эти гады и схватили, а потомна площадь вытащили. Мамка с сестрой тоже им под руки подвернулись. И еще человек пять, кто из партизан вернулся. Поставили всех в ряд. Старошой из гадов этих сам из пистолета всех и застрелил. А дружки его автоматы на народ наставили, чтобы никто на помощь не кинулся. Потом заставили в сельсовете стол накрыть и самогонки принести, чтобы отметить казнь заслуженную над врагами, как главарь их сказал. Напились, как свиньи. Думали, что со страху их никто не тронет. Даже те, кто охранял, напились. Тут же и спать пристроились. Дверь на запор закрыли. Откуда знали они, что я там каждую дырку знаю. Залез в сельсовет и двери сельчанам открыл. Они с ними быстро расправились. Только двоим сбежать удалось. Старшому и еще одному. Дядя Леха даже хотел топором голову старшему проломить, но тот вовремя отскочил и самому ему в грудь из пистолета пальнул. Видел я, что шею ему топором все-таки задело. Кров сильно потекла. Зажал он рану левой рукой и шмыгнул в темноту. Через полгода, когда зима разгулялась, снова объявились в нашем селе эти сволочи. Десятков пять бородачей. Согнали всех в клуб. Кто сопротивлялся, на месте постреляли. Тот, кого дядя Леха пометил, командовал. Опять из своего пистолета в людей палил. Заметил я тогда, что остался след от топора дяди Лехи на шее у него. Шею он немного кривил влево. Кого в клуб согнали, заживо в нем и спалили. Меня опять случай отвел. Был в доме у дружка своего. Когда ворвались эти гадины в дом к ним, тетка Нюра, мать дружка моего, успела нас с ним под стол загнать. Спешили, видать, полицаи бывшие. Тетю Нюру, бабку их да старшую сестру дружка угнали, а нас и не заметили. Хотя зубами мы стучали от страху, верно, так, что услышать должны были. Так сиротой стал. Решили мы с дружком в Красную Армию сбежать. Только отловили меня по дороге и в этот детдом отдали. Привык уж. Тут и не плохо совсем. И друзья есть…
– Досталось тебе, паря! – Горько сказал Голован. – Я тоже твоим другом буду. Все про то узнают. Коли кто на тебя бычиться будет, ты мне говори. Поставлю в стойло, как надо.
И на самом деле между двумя пареньками завязалась тесная дружба. Когда в детском доме хотели запретить постоянное общение воспитанника с «местным хулиганьем», пришел к заведующей участковый. Родители его ребят, с которыми общался Дима, прислали. Просил не перечить хорошей дружбе.
– Сам за ними в городе присмотрю. Не сомневайтесь совсем. От меня дурные дела не спрячут. Пусть ребята дружат. Прошу о том от родителей. – Закончил свой разговор участковый.
