Но это так, лирическое отступление, возвращаюсь в Гагры. Мне там понравилось, конечно, но как-то умеренно. Я ожидала чего-то большего, и не стала, как многие, фанатом моря и пляжа. Да, было солнечно, жарко, и всякой яркой субтропической красоты вокруг сколько хочешь, но для меня это все было немного чересчур. Когда я шла купаться, волны сбивали меня с ног и лезли соленой водой в нос – с плаваньем у меня не очень. А лежать и загорать – вообще скучища, да и светлая кожа – отдельное спасибо чухонским генам, моментально краснела и слезала лоскутами. Так что тенистый лес и тихое озеро мне куда понятней, приятней и ближе, чем все южные моря и пляжи. Но в тот раз мы получили свою порцию морского отдыха и отправились дальше, в Тбилиси, следующий пункт назначения нашей экспедиции.
Сейчас из Петербурга в Тбилиси и Ереван по железной дороге уже не доберешься, времена не те. А тогда мы, продолжая путешествие, вновь сели в поезд и прямо в его вагоне переместились из привычной горизонтали плоского мира в захватывающую вертикальную реальность Кавказских гор. Помню, как мы начали наше неторопливое восхождение, взбираясь по уступу, с одной стороны которого поднимались скалы, а с другой отвесно вниз уходило ущелье. Я прилипла к окну и глядела вокруг, не отрываясь. Длинный состав изгибался, как змея, и в окошко был виден то его нос с энергично пыхтящим тепловозом, то длинный болтающийся хвост. А вокруг расстилались пейзажи немыслимой красоты. Иногда наш поезд влетал в туннель, и тогда все вокруг начинало греметь, грохотать, яркий день обрывался, сменяясь темнотой, и только тусклые лампочки освещали трепыхающийся и дрожащий вагон. Но вот мы стремительно выносились на свет, и вокруг разноцветными полотнищами вновь раскидывались горы – Сарьян вместе с Рерихом. Страшно и интересно было, когда наш состав замедлялся и осторожно, как на цыпочках, проползал по самому краешку скалы. Одним боком он тесно прижимался к каменной стене, а другим почти нависал над ущельем, и можно было, затаив дыхание, смотреть в самую глубину пропасти и даже увидеть внизу весело скачущую речку. Мы с братом перебегали от одного окошка к другому, тормошили папу, а мама, изо всех сил зажмурив глаза, сидела в купе. Она наотрез отказывалась любоваться горными красотами, и слышать ничего не хотела, и видеть. Сейчас, думаю, я примерно так же вела бы себя на ее месте, а скорее всего, вообще не решилась бы поехать. Почему-то со временем высота перестала меня радовать. Нервы уже не те.
Но вот наш поезд благополучно перевалил через Кавказский хребет и, спустившись в долину, въехал в Тбилиси. Что я могу рассказать об этом городе? Мы гостили там у папиной бабушки Астхик. В переводе Астхих означает звездочка – красивое имя. Я плохо запомнила ее саму, почему-то больше помню ее тесноватое жилище и взбитые пуховики с подушками, на которых мы по ночам маялись от жары. Бабушка очень нам обрадовалась и первым делом принялась показывать папины похвальные грамоты из школы – гордилась.
Я видела ее всего один раз и знаю о ее жизни очень мало, но все же попытаюсь коротко рассказать о том, что слышала от папы и Нелли, которая много интересного поведала о нашей родне, чего папа не знал, забыл или не хотел вспоминать. Память, как оказалось, весьма причудливо фиксирует прошлое. Я поняла это, расспрашивая родственников об одних и тех же событиях и временах. У каждого из них получалась своя картина жизни, своя отдельная история, и вместе они далеко не всегда стыковались.
