Свою машину он оставил в дальнем конце двора, и к ней пришлось бежать, бежать не разбирая дороги, прямо по грязи и лужам, под дождем, который снова припустил вовсю. Наконец мужчина отпер дверцу, сел за руль, включил зажигание и торопливо стартовал. Насколько он видел, никто из подъезда не вышел, тем более не выбежал с диким криком, никто его не догонял. «Это могли быть соседи, – сказал он себе, выруливая на магистраль и вливаясь в поток машин. – Тише, не гони, тут пост. Проехали. Это могли быть соседи. Сосед пошел к соседу за щепоткой соли. Глупости. Никто за тобой не едет!»
Никто за ним не ехал, в этом он убедился, свернув на Пресню, углубившись в переулки и окольными путями выехав на Тверской бульвар. Убедив себя в этом, он включил «дворники», чтобы стереть с лобового стекла последние капли дождя, который перестал идти, опустил до половины стекло и сунул в рот плиточку мятной жевательной резинки – во рту был противный кислый вкус.
– Мерзавка! – сказал мужчина вслух, думая о том комочке материи, который лежал у него в кармане. – Моя милая, дорогая, моя душечка, мерзавка! Вот теперь все!
Огни его машины мелькнули в конце бульвара и совсем перестали выделяться в потоке других, точно таких же огней.
«Отвратительный день, – подумала она, вынимая ногу из туфли и всовывая ее в тапочку с большим розовым помпоном. – Совершенно неудачно все сложилось, как назло! А его дома нет, гляди-ка! Без пятнадцати десять! И где шляется?»
Катя бросила сумочку на тумбу в прихожей, пристроила в угол большой пакет, из которого торчали две длинные французские булки и слегка увядшая белая роза, и прошла в комнату мужа. Когда-то, в начале их совместной жизни, эта комната называлась «общей», а другая, где теперь обитала она, – «спальней». Но общего у них с давних пор осталось так немного, а спали вместе они так редко, что эти две комнаты как-то сами собой поменяли свое предназначение и названия и теперь назывались просто – комната Кати и комната Игоря.
– Так, – сказала она вслух, оглядев обычный беспорядок. – Мы не убрались. Чего и следовало ожидать. Это все оставлено тебе, Катенька!
Она подняла с пола смятую рубашку, отметила машинально, что ворот ее стал совсем серым, прибавила к ней парочку валявшихся тут же носков и отметила про себя, что муж унесся куда-то как на пожар. В углу на столике бормотал невыключенный приемник, она сделала звук погромче и прослушала сводку погоды на завтра. В Москве ожидалась теплая солнечная погода, преимущественно без осадков. «Да, это весна, – сказала она себе. – А чудес что-то не видать… Чудесная весна у меня, однако!»
На столике рядом с приемником стоял пустой стакан, она взяла его и понюхала. Слабо пахло джином.
– Он пил мой джин, – пожаловалась она неизвестно кому. – Куда я должна его спрятать, чтобы он к нему не прикладывался?! На работу унести и запереть в сейф?! Придурок!
Стакан Катя унесла на кухню, рубашку и носки кинула в стиральную машину. Стирки снова набрался полный бак, но когда стирать, сушить и гладить – никому не известно. Но об этом Катя уже не думала. Она страшно замерзла и потому торопилась сделать себе что-нибудь горячее. Поставила чайник на плиту, сняла с себя мокрый белый пиджак и повесила его на спинку стула. В ванной разделась, окатилась горячей водой под душем, растерлась мохнатым полотенцем и несколько пришла в себя. Мир теперь не казался таким ужасным, каким был в ее глазах весь вечер. Плохо было только то, что начинала болеть голова.
