–
Твое ерничанье, Боря, абсолютно неуместно. У меня есть свое мнение, а если я на жену как на человека смотрю и предпочитаю с ней разговаривать на равных, слушать ее, то это не значит, что я подкаблучник. Я просто…
–
Да слабак ты просто, подкаблучник и есть, а кто еще? Ты вот сейчас же к девяти пойдешь домой сына спать укладывать, че, не так, что ли? Тебе на что жена нужна, она еще и не работает, какого хрена ты сына укладываешь? А она что в это время будет делать, фоточки выкладывать? Не удивлюсь, если дома ты еще и прибираешься, и готовишь. Хорошо Ленка устроилась. Не был бы ты мне братом, я б вообще с тобой не общался. Ладно, харе спорить, все равно тебя не исправить уже.
Ща вернусь, – пообещал Борис, допил пиво,
ударил стакан о стол так, что все вздрогнули, поднялся и медленно, важно, степенно, величественно удалился в туалет.
Леша сидел подавленный.
–
Леха, я вот не понимаю, ты почему позволяешь ему так с тобой обращаться? – спросил Жека. – Ладно еще когда мы в школе учились, он тебя постоянно шпынял, но сейчас-то ты вырос уже. Ты че, не можешь ему нормально ответить, постоять за себя? Мужик ты или кто?
–
Да что вы все заладили: мужик – не мужик. Вам самим не надоели эти тупые стереотипы? По-твоему, я что должен делать: оскорблять его в ответ начать или, может, в драку полезть, чтобы мы носы друг другу разбили, а потом вместе в травмпункт поехали? Изменится от этого что-то? Я нормально ему отвечаю, как считаю нужным, просто с ним бесполезно спорить, он же не слушает никого.
–
Это точно, да, – подтвердил Серый.
Леша продолжил:
–
Вот, Жень, ты сейчас рассказывал, как с женой поссорился: ты реально считаешь, что правильно поступил? То есть у тебя жена одна с ребенком сидит 24/7, а ты то на работе, то с друзьями, то в гараже. Тебе зачем семья тогда? Ты вообще жену любишь?
–
Ну люблю, конечно, – как в чем-то постыдном признался Жека.
–
А ребенка ты хотел?
–
Ну да, а как без детей-то? Семья с детьми должна быть.
–
Кому должна? Тебе ребенок зачем нужен, если ты его не видишь вообще?
–
Ну как, вот вырастет, тогда буду его учить водить, рыбачить там.
–
Это я уже слышал. Сколько лет должно пройти? Десять, пятнадцать, восемнадцать? Мой отец, наверное, так же думал, я его лет до десяти только по вечерам и видел, когда он после работы телевизор смотрел – и то, только если не пьяный был. Он вообще мной не интересовался, не помнил, в каком я классе учусь, в какую школу хожу. Дневник только раз в полгода проверял и спрашивал иногда: «Как в школе?» Я отвечал «Нормально». И все. Прекрасный диалог. А потом, лет с десяти как раз, я ему вдруг стал интересен, он мне пытался что-то про свое детство рассказывать, меня подробнее расспрашивать о моих увлечениях, о друзьях, чем мы занимаемся. Тащил меня на фильмы в кино, которые ему нравились. Только мне это все уже было не нужно, я уже привык, что отец – просто какой-то человек, который живет вместе с нами, но своей жизнью, и на глаза которому лучше не попадаться, делать вид, что тебя здесь вообще нет. Мне странно было, что он вдруг заметил, что я существую.
–
Ну у вас-то отец еще и бухал, и мать бил. Понятно, что ты его избегал. Я ничего такого не делаю.
–
Это классно, конечно, Жень, но не достаточно. Я же не только боялся отца, я вообще не чувствовал, что он мой отец, он всегда был для меня чужим человеком. Если ты этого хочешь, продолжай в том же духе, но если ты хочешь, чтобы твоему сыну потом было интересно, чем ты живешь, то нужно связь сейчас налаживать, а не когда он уже привыкнет к тому, что отец у него чисто номинальный.
