Лика услышала «Вечную любовь» по радио в 7 классе и влюбилась. Рассказала учительнице в музыкалке, та нашла ноты, и следующие полгода Лика разучивала композицию, пытаясь такты слить в музыку. Столько личного участия и труда было в это вложено, что и сейчас не забыть. Она, конечно, играла не так хорошо, как хотелось бы, но в ее сознании мелодия звучала идеально. С каждым тактом становилось легче дышать, как будто в жизнь возвращался воздух. Осторожно закрывала крышку Лика уже с чувством легкости и удовлетворения.
Самое время спать, решило она, и пошла в ванную. Смытый макияж обнажил большой синяк под глазом. Лика пристально посмотрела на себя в зеркало. Синяк вернул ее из страны грез в жестокую реальность.
Это случилось за два дня до свадьбы. По телевизору шел стендап. Борис сидел вальяжно на диване, смотрел и временами увлеченно хохотал. Лика доделывала ужин на кухне: не успела немного к его приходу с работы. Все уже было почти готово: гречка почти доварилась, котлеты почти дожарились. Лика хотела только еще добавить соленых огурцов, чтобы разнообразить нехитрую трапезу. Банка огурцов никак не хотела открываться. Лика пробовала уже и просто так, и с полотенцем, и ножом поддевала крышку, чтобы впустить в банку воздух – ничего не выходило. Оставалось попросить жениха. Лика вошла в комнату, осторожно остановилась в дверях и, затаившись и дождавшись перерыва между выступлениями, спросила:
–
Боря, ты не мог бы открыть банку с огурцами, пожалуйста? Я хочу их добавить к ужину, а у меня не получается…
–
Да-да, сейчас.
Выдохнув, Лика ушла на кухню. Но шли минуты, а Борис не приходил. Она вновь направилась в комнату, робко, тихонечко спросила:
–
Боря, ты придешь? Это всего на минуту…
–
Что? Зачем?
–
Открыть банку с огурцами, я просила.
–
Да-да, сейчас.
Прошло еще несколько минут. Ужин был готов, но Борис так и не пришел на кухню. Лика взяла банку и опять пошла в комнату, зашла аккуратно, бесшумно, приблизилась к Борису и застыла в нерешительности. Выступление комика все не заканчивалось, ужин тем временем остывал, а Борис не любил есть разогретую еду. Она решилась и шепотом сказала:
–
Боря…
–
Да ты заебала! – прорычал он вдруг, вырвал у нее банку из рук и бросил в стену.
Осколки вместе с огурцами разлетелись по всей комнате. Он вскочил, и Лика, заметив его бешеные, налитые кровью глаза и дергающуюся скулу, начала пятиться, как вдруг резкая боль под левым глазом сбила ее с ног. Она упала навзничь и несколько секунд не могла вдохнуть. Наконец сделав судорожный вдох, она ощутила, как боль разливается по всей левой половине лица и одновременно охватывает затылок. Перед глазами все плыло, сфокусироваться было сложно. Сквозь боль и размякшее сознание до нее долетали истеричные крики Бориса:
–
Заебала ты со своими огурцами! Вот собирай их теперь сама! Не хуй меня отвлекать! Заебала! Даже посидеть спокойно ни минуты не даешь! Сука!
Вместе с истошными воплями изо рта Бориса вылетали, казалось, не слюни, а огромные тяжелые булыжники и падали прямо на Лику, придавливая ее к полу и не давая подняться. Нескончаемый камнепад грозил завалить ее полностью, не оставляя воздуха, но Борис выдохся, небогатый его словарный запас иссяк, и он только стоял над ней, тяжело дышал, как после 10 километров бега, и смотрел ненавидящими глазами. Лика ощутила свои руки и приказала им ощупать живот. Медленно, слишком медленно, но приказ дошел из мозга до рук, и они подчинились. Странно было ощущать свои руки как будто чужие, так неловко и неуклюже они двигались, как будто Лика их отлежала во сне. С малышом все было вроде бы в порядке. Лика выдохнула и с трудом, осознавая каждое движение как новое для себя, села и широко раскрытыми от ужаса, но ничего не видящими глазами уставилась прямо перед собой на журнальный столик.
