На врачебной стезе слушать преподавателя в тихой аудитории и возиться с больным при работе в «Скорой помощи», где я долгое время подрабатывал – две большие разницы. Человек, которого лечишь, может быть буйным, пьяным, вырывающимся, пытающимся тебя ударить (иногда ему это удается), а ты делаешь свое дело. Пациент теряет кровь, задыхается, времени лишнего нет. Решения часто должны быть мгновенными. Моих музыкантов тоже надо обкатать. Я взял с собой на завтрак сыра, колбаски, вареных яиц. Доплатил. Поговорил с Олегом насчет давешних приказчиков и ссоры с ними.
– Редкие сволочи, – заметил Акимович – на работе перед всеми гнутся, а уж тут чего творят! Ну ладно, передо мной выделываются. На копейку возьмут, а уж гонору-то, претензий – тьма. Если видят, что человек один, могут его донять и, выманив на улицу, избить вдвоем. Я не раз корчмарю рассказывал про их проделки. А он: у меня в заведении тихо, а копейку они несут. Не понимает, что приличный человек сюда больше и не покажется, знакомым тоже отсоветует. Потеряет хозяин реальные деньги. Мне не верит. Это, говорит, из-за того, что чаевых от них тебе мало. А они мне гроша сроду не давали. С тобой-то шумели бы недолго. Встали бы твои ребята – враз бы сели приказчики за свой столик без дальнейших претензий. А ушкуйники за тебя встали – торгаши больше сюда не придут. Одного на улице встретят, обегут по кривой.
– Что, бойцы так страшны?
– Покалечат, а то и убьют враз. А хозяин приказчиков, если узнает, что у них какие-то распри с такими оптовиками, выкинет мгновенно.
Я выдал полтину чаевых. Половой замаслился.
– Вы обязательно заходите к нам почаще.
– К тебе лично, – уточнил я.
Его чувства ко мне достигли апогея. Он проводил меня не только до двери, но и далеко за порог.
А мы пошли к месту завтрашней, уже оплаченной, работы. Церквушка была небольшая, но очень приятная снаружи. Подойдя к крыльцу, я осмотрелся. Вроде никаких нюансов. Отошел на три шага. Скомандовал:
– Отсюда пойдем.
Ребята молча двинулись за мной следом. Еще через несколько шагов:
– Отсюда заиграем.
Музыканты тут же сообщили, что нищие тянутся отсюда ещё изрядно: кто сидит, кто стоит.
– И что?
– Так они же заорут, драться полезут.
– Почему?
– Церковь активно с амвона призывает запретить дьяволовых слуг -скоморохов. Попрошайки, они тут активно зарабатывают, нас черт посылает, у них кусок хлеба отнять.
– Вот оно как…
Я прикинул, кто мне меньше всех нужен.
– Вот ты, – ткнул пальцем в парня с трещоткой, – пройдешь после нищих шагов пять, встанешь и будешь слушать.
– Чего?
– Мы немножко отойдем. И я заиграю на домре. Когда перестанешь меня слышать, беги к нам. Понял?
– Да, да.
И мы пошли. Заиграли и запели. И оказалось, что у меня играть, петь и идти одновременно, хорошо не получается. А рисковать нельзя. И учиться некогда. Спросил у ребят:
– Может быть, кто хоть как-то на домре играет?
После небольшой заминки отозвался парень с бубном.
– Я немножко учился.
Показал перебор струн, сыграл, спел. Передал ему инструмент.
– Пробуй.
Он попробовал, получилось. Правда не очень. Потренируем. Спросил молодца:
– Ты ночуешь у кого?
– У дальних родственников.
– Если не придешь сегодня на ночь, не сильно расстроятся?
– Двоюродный брат Семен и не заметит, а его жена Авдотья вечерок отдохнет от своего гнуса, о том, как родственник все в доме сожрал.
– Надо сегодня переночевать с нами, подучиться.
