По спине у меня пробежал холодок. Я-то думала она добрая и милая, раз так вежлива со мной, а Агарь даже мое имя сделала оружием против меня.
– Есть что сказать? – Белиал подпер голову рукой, водя пальцем по столу.
Я отрицательно помотала головой. Я не настолько сошла с ума, чтобы пытаться с ними сражаться обманом.
– Что ты знаешь о темном дэве по имени Люциан? – спросила Агарь.
Я сделала большой глоток кофе, беря паузу. Я чувствовала себя нелепой, маленькой и совсем юной перед этими двумя, смотрящими на меня с таким ласковым, но в тоже время жалостливым взглядом. Словно я маленький котенок под дождем.
– Что Люциан участвовал в Восстании Иерофантов. Он брат Фафнира, – я сообщала факты сухо, словно на уроке в школе отвечала. – Участвовал почти во всех крупных сражениях. После поражения исчез вместе со своей женой.
Сердце бешено заколотилось в груди, а тело обдало вспышкой жара. Мне оставалось только надеяться, что на губах не выступят предательские капли пота.
Они молчали, и молчала я, решив, что не буду говорить, пока меня не спросят. Мой болтливый язык мог завести меня очень далеко, и я могла бы выболтать то, чего болтать не стоило.
– Ты знала, что твой отец Предатель Пятимирья Люциан? – спросил Белиал, откидываясь назад на спинку стула.
Я посмотрела в фиолетовые камни его глаз. Вдохнула, выдохнула, а потом ровным голосом ответила:
– Я знала, что моего отца зовут Люциан, но это всё.
– Лжет, – зевнула Агарь.
– Лжет само собой, – согласился Белиал, усмехнулся ей, потом повернулся ко мне. – Пандора. Попробуй руководствоваться здравым смыслом.
– Он бросил тебя. Тебе не нужно его покрывать, – вторила ему Агарь.
Я молчала. Им было не понять. Для них он был Предателем, а для меня он был отцом. И я знала, я отчаянно верила в то, что он меня не бросил. У отца было много плохих качеств, но если бы он хотел меня бросить, сделал бы это, когда я была еще в несознательном возрасте.
– Она с ними связана. В курсе всего, – Белиал перевел взгляд на Агарь. – Она знает имена и связи, была подле отца. Рахель знала, где ее искать, и к ней единственной подошла что-то сказать.
– Нет! – выпалила я… и тут же пожалела.
Белиал медленно повернул ко мне голову, и в его взгляде я прочитала все, что сейчас положено на чашу весов. На одной – моя верность отцу, и совершенно естественное желание защитить его, где бы он сейчас ни был, и какие бы шаги не собирался предпринять дальше. А на второй лежал здравый смысл, что настаивал, что отец выкрутится. Он старше, умнее, давно в бегах.
Он спас меня, или бросил?
Он подставил меня, или защитил?
Я не могла знать четкого ответа. Если я принимала за условие слепой веры то, что мой отец – действительно меня любил, чему подтверждений в последние годы было мало, но они все-таки были, я выбрала бы его. Но если допустить обратную ситуацию… но тогда зачем ему таскать меня за собой? Почему бы не бросить в приюте, или в канаве?
И могла ли я действительно его предать, сказав, что всё знала? Знала, кто мой отец и не пошла к властям, знала, как тесно наша семья связана с Восстанием, и что мы скрывались, прятались, убегали от того момента, когда нас обнаружат, почти девятнадцать лет?
– Пандора, лучше ответь, – Агарь постучала костяшками пальцев по столу. – То, что ты его ребенок, не перекладывает на тебя его грехи. Тебя не накажут за то, что ты дочь Люциана.
Я молчала, прокручивая в голове снова и снова то, что знала и то, что считала нужным сообщить им, как предельный уровень моих знаний, взвешивая и прикидывая, и от этих умственных усилий уже начинала болеть голова.
