Я нашла и свою фотографию – неудачную, смазанную, но на которой мое лицо хорошо было видно, подписанную: «Дочь Предателей дает показания против родителей в Суде». Почитала комментарии к ней, где большинство меня жалело, а меньшинство желало подохнуть в страшных муках. Я поискала еще, и нашла другие статьи, но в них про меня было написано мало: в основном все вспоминали про прошлое, про моего отца, и про то, чем для нас, жителей Пятимирья, в итоге обернулись события, когда законы Престола Миледи еще не вступили в силу, и когда полукровки, морфы, неспособные колдовать и прочие представители «нечистой» крови не заполнили Академию.
– А ты миленько выглядишь! – визгливо раздалось над ухом, и я подпрыгнула, на рефлексе вскидывая руки, чтобы защититься. – У тебя такая косичка тут!
– Иштар, – выдохнула я, вспоминая ее имя и соединяя имя и образ в своей голове. – Не подкрадывайся.
Она рассмеялась, ероша короткие красные волосы, торчащие в разные стороны, плюхнулась рядом со мной на стол, подвинув бедром клавиатуру, и хлопнула в ладоши. В желтых ярких глазах читался восторг и капля безумия. Она потеребила ногти, опуская взгляд вниз.
– Зря ты так с Персефоной, – холодно сказала я. – Что взбрело тебе в голову, когда ты решила, что можешь решить, с кем мне дружить, а с кем нет?
– Просто дружеский совет! – Иштар вскинула голову, и рот у нее удивленно полуоткрылся, в появившейся щели губ мелькнули длинные кошачьи клыки. – Я знаю Персефону давным-давно, и что главное, я знаю аристократов. Она не стала бы дружить с тобой просто так, уж поверь мне. Аристократы все такие. Сначала кажутся со странностями, но достойными дружбы, а потом… потом становятся собой! Все знают, что с ними нельзя дружить.
– Все знают, что морфы уродцы, – я чувствовала привкус льда своих слов на кончиках губ. – Я же не веду себя с тобой так, словно ты чудовище.
– Наверное полукровкам просто нравится дружить со всеми, – Иштар перестала теребить когти, но беспокойные руки принялись ковырять край шорт.
– Твой дружочек тоже из благородных, по нему видно, однако же, я не замечала, чтобы ты на него рычала, – я говорила, пожалуй, на повышенных тонах.
Иштар спрыгнула со стола, скрестила руки на груди, и показала мне язык. Закатив глаза, я повернулась обратно к компьютеру. Она молчала, но я чувствовала ее взгляд на своей спине, и это начинало тревожить. Беспокойство зародилось где-то в голове, и я поймала себя на том, что нервно перелистываю страницу за страницей, не вникая в текст. Но первой говорить было нельзя, сказать первой значило проиграть.
– Мать Персефоны Прокурор в Суде, ты знала? – сказала Иштар, наклоняясь к моему уху. – Может она просто хочет выведать у тебя что-то и засадить за решетку!
– Ценю твою заботу о моем будущем, но хватит, – я не стала поворачиваться; кончики ее волос щекотали мне ухо. – Я буду дружить с тем, с кем хочу, и делать то, что хочу, даже если это не понравится всему населению Пятимирья, и закончится тем, что меня четвертуют на главной площади Предела.
Сказала, и тут же осеклась, тихо шипя на себя. В большинстве своем такие вещи в Пятимирье говорить не опасно, но, если тебя уже подозревают в связях с преступностью против существующего государственного строя, лучше не обострять.
– Она такая упрямая, белочка, – прожурчало за нами. – Не трать свои силы. Если они у нас есть, потратим их на что-то более приятное… например, друг на друга.
