– Какую правду?
Дед Мороз сделал вид, что не понял вопрос, хотя понял всё очень хорошо.
– Почему ты не написал, как мы познакомились с сироткой и зачем она нам вообще понадобилась?
Дед Мороз тянул с ответом не случайно, не хотелось обо всём этом говорить, особенно при водителе такси.
– Почему ты не написал, что мы много лет пытаемся завести ребёнка и ничего не получается? Почему ты не написал, что мы ходим по разным врачам, сдаём анализы, я колю гормоны, и всё без толку? Почему ты не написал, что сам постоянно меняешь мнение: то хочешь ребёнка, то не хочешь? Почему ты не написал, что тебе сказал доктор?
Деду Морозу показалось, что он стал увеличиваться, что сейчас подомнёт Кисоньку, спинки сидений и водителя, выдавит собою окна, а затем разорвёт автомобиль и сам потом разорвётся.
– Почему ты не написал, что усыновление – единственный для нас вариант завести ребёнка? – спросила Кисонька.
Дед Мороз занимал прежнее пространство, его не разорвало, скорее, он стал похож на замёрзший кабачок: снаружи вполне, а внутри пустой и бессмысленный.
1
Пока я тут рисовал картины прошлого, Кисонька пробудилась. Горячая, как печка.
Наши расписания состыкованы со смещением: я засыпаю – Кисонька курит, я проснулся – Кисонька спит.
Небольшой зигзаг во взаимном тайминге обеспечивает крепость отношений.
◆
Я обнюхиваю Кисоньку, как пёс обнюхивает съедобное сокровище.
Я берусь за неё, как повар берётся за тесто.
Глажу, шлёпаю и валяю.
И тогда она воскресает ото сна, а я, наоборот, вырубаюсь.
◆
Но иногда требуется другой подход.
Вот и теперь, едва я собрался её воскресить по привычной схеме, как получил отпор.
– Ты груб и тороплив, – сказала Кисонька. – Я ничего не чувствую.
Лицо её напоминало тучу, из которой вот-вот ливанёт.
– Совсем не хочется просыпаться. Не хочется жить. Зачем жить? Я никому не нужна. Я мёртвая, не различаю ни запахов, ни цветов. Я нужна тебе только для того, чтобы трахать по утрам и пользоваться моими идеями. Ты не заботишься обо мне. Я чувствую себя кольцом, завалившимся за диван…
Омрачённый таким поворотом дела, я всё же отметил про себя великолепие метафоры.
Я потянулся за телефоном, чтобы записать, но передумал. Записывать в такой момент – это уж слишком.
Постараюсь запомнить методом ассоциаций.
Кольцо.
Кольцо, как у Толкина.
Диван… у бабушки был диван, обтянутый зелёной материей. Зелёный колючий диван, за который завалилась Кисонька…
– По утрам мне кажется, будто жизнь держит меня под водой. Держит насильно и смотрит, как я захлёбываюсь. И ждёт, когда я захлебнусь.
Снова метафора! И опять прекрасная, яркая, сочная, говорящая!
Толкин, диван, вода…
Я схватил телефон и начал вбивать в него слова.
– Я живу будто не с тобой, – сказала Кисонька. – Будто одна. Я чувствую, что ты здесь и не здесь. Ты всегда в своих мыслях, в своём телефоне, что-то записываешь. Я живу не с тобой, а с целой толпой чужих мне персонажей. Они торчат в нашем доме, едят нашу еду, спят в нашей спальне. Иногда я не знаю точно, с кем занимаюсь любовью, с тобой или с кем-то другим.
2
Существует ещё один способ утреннего воскрешения Кисоньки.
Срабатывает в любых ситуациях.
Достаю свёрнутый в рулон электрический мат-расик, раскатываю на кровати рядом с Кисонькой, включаю.
◆
Личико Кисоньки перестаёт расплываться и обретает отчётливость.
◆
Поверх матрасика расстилаю плёнку на манер маньяка-чистоплюя.
Говорить ничего не приходится, Кисонька сама переползает на плёнку.
