– Мне жаль, что тебе пришлось это увидеть, дочка. Но это ради твоего же блага.
Джоан посмотрела на него как на безумца. Разве такое может быть ей во благо? Этого она никогда не забудет. В память навсегда врезалась беспощадная жестокость отца, который привез ее сюда.
Должно быть, выражение лица дочери встревожило его. Джону Комину явно было не по себе, когда он отвел прядь волос с ее лица. Коснувшись холодной кожи Джоан, отец почувствовал, что девочка замерзла. Он сорвал с себя плед и укутал ее.
– Твоя мать мертва для нас обоих, – добавил он. – Мы никогда больше не будем говорить о ней.
В этом Джон Комин оказался прав. Они больше не говорили о матери Джоан. Но смерть настигла не мать, а отца девочки. Два года спустя жестокая лихорадка уложила его в постель и вскоре свела в могилу.
Джоан не горевала по нему.
Он умер для нее в тот день, когда привез ее к замку Берик и заставил смотреть на мать в подвешенной на стене клетке. В тот день отец преподал ей урок, однако добился отнюдь не того, на что рассчитывал. Джоан навсегда запомнила ту жестокую сцену, муки матери и чувство собственного бессилия. С тех пор поселилась в ее душе лютая ненависть к королю, что обрек на поругание несчастную женщину, и к человеку, который отказался даже пальцем пошевелить, чтобы помочь ей. С того дня она стала смотреть на отца другими глазами.
Многое изменилось для нее тогда бесповоротно, навсегда. В войне между Шотландией и Англией она больше не была сторонним наблюдателем. Отныне самым горячим ее желанием стало увидеть, как король Англии Эдуард будет повержен и Роберт Брюс взойдет на трон – лишь это имело теперь значение. Она не смогла освободить мать из клетки, но поклялась сделать все возможное, чтобы страдания той не оказались напрасными.
Лучше бы ее избили плетьми. Рубцы от плети, по крайней мере, заживают.
Замок Карлайл, Камбрия, Англия
16 апреля 1314 года
– Вы сводите меня с ума, – прошептал молодой рыцарь, исступленно покрывая поцелуями ее шею. – Боже, вы восхитительно пахнете.
Хотела бы Джоан сказать то же самое о своем кавалере, но сэр Ричард Фицджеральд, правая рука графа Ольстера, командующего военным флотом Ирландии, заключил ее в объятия после обильного обеда, от него так и разило копченой селедкой. Излишне говорить, что Джоан не очень-то жаловала это кушанье.
Когда он снова попытался прижаться губами к ее губам, Джоан поспешно отвернула голову. Ее не остановила бы даже заманчивая перспектива узнать подробности передвижения всего английского флота.
– Мы не можем, – тихо произнесла она с легким придыханием. Причиной хрипотцы в голосе была вовсе не страсть, но старание удержать на расстоянии настойчивого поклонника, уставшего слышать вечные отказы. – Нас могут увидеть.
Потому она и выбрала для встречи именно это место. Уединенное, но не слишком. Джоан всегда тщательно продумывала план побега и не позволяла отрезать ей путь к отступлению.
Она проворно выскользнула из осьминожьих объятий сэра Ричарда. Ловкость ее движений говорила об изрядном опыте – похоже, прежде ей не раз доводилось ускользать от мужчин, чьи руки походили на щупальца гидры. Джоан обеспокоенно огляделась по сторонам, будто желая доказать правоту своих слов.
Они стояли в тихом уголке сада возле стены замка. Джоан объявила, что желает прогуляться после долгой трапезы. Это она и собиралась сделать, но сэр Ричард последовал за ней и затащил за одну из шпалер, увитых цветущими розами.
