– Чудовищное происшествие, совершенно чудовищное, – то и дело повторял субтильный директор, когда вел за собой полицейских к ближайшим строениям. – Право слово, чудовищное. Ничего подобного в истории зверинца раньше не было, хвала Господу.
Четверо мужчин прошли мимо здания, где содержались дикие животные, обогнули ротонду и приблизились к медвежьим ямам. Там у хижины-землянки с соломенной крышей их ждали комиссар полицейского участка двенадцатого округа и несколько его сержантов. Комиссар был в высоком цилиндре, из тех, что называют «печными трубами», в уставном сером рединготе и с напомаженными усами. Спасаясь от холода и сырости, главный страж порядка пританцовывал на месте и похлопывал себя по предплечьям. Звали его то ли Кола, то ли Колен. Он заявил, что не собирался беспокоить молодого коллегу по пустякам, но ему показали письмо, найденное на одном из трупов, и он счел за лучшее отправить к инспектору Верну своего человека. Затем, не оставив Валантену времени задать ни единого вопроса, комиссар во всех подробностях изложил свое мнение о случившемся, высокомерничая, пыжась и всячески выказывая превосходство профессионала, который оказался здесь первым и уже узнал все, что можно было узнать.
По предварительным данным, жертвы проникли на территорию ботанического сада тайно. По всей видимости, это произошло в ночь с четверга на пятницу, поскольку на следующее утро сторож обнаружил, что висячий замок на воротах Константина взломан. Мотивы вторжения, как и личности преступников, остаются неизвестными. Не ясно также, что заставило их совершить столь безумную глупость – залезть в яму к медведям. Но так или иначе, все закончилось бойней.
– Зрелище совершенно чудовищное, – счел необходимым в очередной раз подчеркнуть Кювье неприятно плаксивым голосом.
Валантен воспользовался вмешательством директора музея, чтобы положить конец разглагольствованиям Кола или Колена, и успел вставить вопрос, где находятся найденные останки.
Комиссар презрительно указал подбородком на хижину с соломенной крышей:
– Вон в той землянке служители хранят инвентарь, там мы и положили носилки. Я жду, когда сад закроют для публики на ночь, чтобы их вынести. Мало ли что. Лучше не рисковать, а то кто-нибудь непременно грохнется в обморок или ударится в панику.
– А письмо? Могу я на него взглянуть? – сухо осведомился инспектор, нетерпеливо протянув руку.
Комиссар полез за пазуху, порылся пару секунд во внутреннем кармане редингота, извлек означенное письмо и не без некоторых колебаний протянул инспектору. Это оказался обычный лист бумаги, сложенный и запечатанный черным воском. На печати был выдавлен крест. Внутри лежал какой-то твердый предмет – Валантен прощупал его сквозь бумагу и подумал, что это маленький ключ. После этого он перевернул послание. Несмотря на сгущавшиеся в саду тени, инспектор различил на другой стороне свое имя, аккуратно выведенное пером. Почерк был не лишен изящества, но ему не знаком.
С тех пор как комиссар участка упомянул в своем рассказе ночь с четверга на пятницу, Валантена не покидало дурное предчувствие, которое лишь усиливалось от общей нервозности, овладевшей им. Он сунул письмо в карман и решительным шагом двинулся к хижине. Исидор Лебрак и высокий тип в фартуке последовали за ним, тогда как Кола-Колен остался на месте, рядом с Кювье, явно обиженный тем, что его профессиональные качества не оценили по достоинству.
