Призраки Иеронима Босха - страница 33

– Поживем – увидим, – сказала Алейд. – Не верю я, чтобы такая девушка могла поступить столь легкомысленно.

– Аалт легкомысленная, – возразил Йерун, – но этот поступок она обдумывала больше года.

Он отщипнул еще один кусочек теста, кивнул матери и вышел из кухни.

Суматоха в доме главы пятой камеры редерейкеров Гисберта ван дер Вина поднялась ближе к вечеру, когда, охая и стеная, вернулась служанка с перевязанной головой. Через пень-колоду она объяснила, что упала и ударилась, а Гисберт Тиссен оказал ей помощь и прописал микстуру ценой в целых два стювера, что говорит о ее несомненной пользе.

Все это Гисберт ван дер Вин пропустил мимо ушей, потому что хотел знать главное: где Аалт, где его дорогая звездочка, где любимая и единственная дочь?

На это служанка отвечала, что произошла необъяснимая вещь.

– И лично я грешу на эти самые желтые башмачки, – добавила она, – потому что они, скорее всего, заколдованные. Недаром она их носит не снимая, а им и сносу нет, все как новые. Это неспроста. И началось-то все в Маастрихте, когда она зашла в ту сапожную лавку и повстречала там того подмастерья… Хотя, если припомнить, он даже не подмастерье, а ученик. Взрослый уже парень, а все в учениках ходил – о чем это говорит? Да о том, что бестолочь он! А если и не бестолочь, то невезучий. Зачем ей, спрашивается, невезучий, когда в мире полно везучих?

– Погоди, о чем ты говоришь? – остановил служанку Гисберт ван дер Вин. – Кого она встретила?

– Да башмачника этого, ученика, недотепу! – в сердцах отвечала служанка. – А он возьми да надень на нее эти башмачки. Тут-то ее сердечко к нему, видать, и прикипело. Колдовство все это, вот что я скажу.

– Разве мужчины бывают ведьмами? – удивился Гисберт ван дер Вин. – Сколько слышал, только женщины этим занимаются.

– Тьфу, тьфу, тьфу, отыди нечистый дух! – начала плеваться вокруг себя служанка. – Мужчины-ведьмы называются колдуны, и среди башмачников их, скажу я вам, полным-полно! Еще среди портных бывают, но эти вообще дурные люди, ибо крадут обрезки тканей, а потом шьют из них пестрые наряды для шутов и шутовских обезьян и прочих зверей, тьфу, тьфу, тьфу!

– Хочешь сказать, дочь моя с первого взгляда влюбилась в башмачника из Маастрихта? – не веря своим ушам, переспросил глава пятой камеры редерейкеров.

– Тьфу, тьфу, тьфу! – не унималась служанка. – Храни нас, Пречистая Дева!

– И теперь она этого башмачника увидела на городской площади?

– Прямо посреди рынка, – подтвердила служанка.

– И он ее похитил?

– Да какое там! Это она как схватит его за руку! Где это вы, говорит, пропадали, мой любезный суженый? Я уж вас жду-пожду, чуть было замуж не вышла, а вы в дальних краях бродите?

– Тьфу! – плюнул тут и Гисберт ван дер Вин. – Сама ему так и сказала?

– Да!

– И за руку сама схватила?

– В точности так и было.

– И за собой потащила?

– Да провалиться мне в ад, если все не так случилось!

– А ты-то где была?

– Так погналась за ними, но споткнулась и разбила голову. Гисберт Тиссен, да хранит его святой Лука и все остальные святые, прописал мне микстуру за два стювера, вот извольте оплатить…

– А он-то почему за ними не погнался? – продолжал допытываться Гисберт ван дер Вин.

Служанка поморгала, как курица, а потом вздохнула:

– Я так думаю, хозяин, дело все в том, что господин Гисберт слишком рассудительный человек. Он и рассудил, что Аалт побегает да вернется. А я вам точно говорю: не вернется она. Кто так бежит, тот назад не оборачивается. Это как с плугом: руку на плуг положил – и пошел пахать только вперед. Назад уж дороги не будет. В Писании вся правда написана, и потому не видать нам больше нашей ласточки. Улетела вместе со злым колдуном, с башмачником из Маастрихта.